Ларионов учил их стрельбе, метанию гранат, изготовлению и закладке взрывчатки, умению ориентироваться, маскироваться. Ларионов занимался с ними даже русским языком: они должны были отвыкнуть от привычных «старорежимных» слов и обогатить свой словарный запас новой, послереволюционной лексикой.
Перед отправкой в Финляндию боевиков представляли Скоблину. Он связывал их с представителем РОВС в Финляндии генералом Добровольским. Кроме того, Скоблин сразу же сообщал о планах очередной группы советской разведке. Миллер решил включить Скоблина в состав комиссии по реорганизации РОВС и поручил ему вместе с Туркулом руководить всей активной работой Российского общевоинского союза.
Советская разведка предупреждала пограничников, и, как правило, боевиков перехватывали уже на границе.
Так что у парижской резидентуры постоянно были основания хвалить Скоблина и просить Главное управление государственной безопасности отметить его успехи:
«Центр
Через неделю ЕЖ-13 хочет «отпраздновать» год работы с нами и сказал, чтобы мы со своей стороны оценили его деятельность. Я предлагаю следующее: двести американских долларов дать на месячный отдых и еще столько же дать обоим наградных. Оплачивать содержание машин — он купил новую. «Фермершу» оперировали (пластическая операция) — я оплатил. Сообщите ваше мнение. Париж».
Двести американских долларов были большими деньгами по тем временам. Сам резидент получал в месяц двести пятьдесят долларов.
Хотя в шифровках резидентуры обычно упоминался один Скоблин, на самом деле без Надежды Васильевны он не смог бы столь плодотворно работать. Надежда Плевицкая и Николай Скоблин взаимно дополняли друг друга.
С Туркулом у советской разведки ничего не вышло.
Когда в Москве стали подумывать о том, чтобы заменить Миллера Скоблиным, излишне энергичный Туркул стал уже просто вызывать раздражение советской разведки.
Постоянно появлялись сообщения о его небывалой активности, о желании Туркула свергнуть нынешнее руководство РОВС и взять власть в свои руки.
Один из агентов советской разведки принес в резидентуру сногсшибательное сообщение о том, что будто бы состоялось секретное собрание бывших офицеров-дроздовцев, на котором Антон Туркул предложил передать ему работу против Советского Союза.
В Москве особенно забеспокоились, прочитав, что Туркулу как будто бы вручили на эти цели двести тысяч франков. И что Туркул уже завербовал в Софии четырех македонцев для проведения террористических актов на территории Советского Союза. Сообщения поступали из разных источников, что всегда создает иллюзию достоверности.
За разъяснениями обратились к Скоблину.
Скоблин сказал сотруднику резидентуры, что сам присутствовал на чествовании Туркула дроздовцами и может поручиться за то, что никаких программных речей Туркул не произносил. Скоблин вообще утверждал, что генерал по обыкновению помалкивал.
Плевицкая, участвовавшая в разговоре, заметила мужу:
— Мы ведь рано уехали с обеда, ты же не знаешь, о чем потом говорил Туркул.
Скоблин убежденно ответил:
— Знаю, великолепно знаю. Он вообще двух слов прилюдно сказать не может. Ничего и не говорил. К тому же, если помнишь, сразу после обеда Туркул приехал к нам и опять-таки ничего не сказал об этом. Сразу разговор о чем-то другом пошел. Значит, никакого выступления не было.
Сообщение о выделении Туркулу двухсот тысяч франков тоже оказалось липой. Приезжая в Париж, Туркул жил у Скоблина, без него не делал ни шагу. Даже к Миллеру они ездили вдвоем. Их называли двумя аяксами.
Скоблин твердо сказал сотруднику парижской резидентуры, что никаких денег Туркул не получал, но на всякий случай послал ему письмо в Софию, на которое быстро получил энергичный ответ:
«Дорогой Николай Владимирович!
Письма от генерала Фока не получал. Вообще ничего не знаю о новой организации активной работы. Никто и ничего о ней нам в Болгарию не сообщает.
Твое предположение, что будет назначен Фок, мне кажется верным, у него хорошие отношения с Шатиловым, которому хочется быть в курсе активной работы. Когда я говорил в Париже об активной работе, я ни одной минуты не желал становиться во главе новой организации. Я считал и считаю, что активная работа должна быть основой существования нашего союза здесь, за рубежом…
Активная работа — вот душа и сердце нашего союза. Прекратив работу, союз будет подобен живому трупу. Ни курсами, ни школами его оживить нельзя.