Плевицкая, захватив с собой деньги, по всему городу искала мужа, чтобы спасти его и себя. Но поиски были безуспешными. Она не сумела связаться и с сотрудниками парижской резидентуры советской разведки, потому что не знала, как это сделать — отношения с разведчиками поддерживал Николай Владимирович.
24 сентября растерянную Плевицкую встретил в Галлиполийском собрании капитан Григуль, бывший адъютант генерала Скоблина.
— Где же вы были вчера? — спросил ее капитан, который был потрясен слухами о причастности Скоблина к исчезновению генерала Миллера и сам не знал, чему верить.
— Целый день бродила по улицам. Я не знала, что думать, искала мужа, а где его искать, сама не понимала. Я была как безумная. На каждом углу мне казалось, что вот я его сейчас увижу. Когда больше сил не было, я пошла к доктору Ч. Это было уже перед вечером. Звонила, звонила, никто не отвечал… Тогда я опять пошла бродить по улицам… Что же вы еще хотите от меня? Я искала, с кем посоветоваться, хотела, чтобы меня успокоили. Я не могла оставаться одна.
Ночь Надежда Васильевна провела у знакомых, а утром была арестована в Галлиполийском собрании. При аресте у нее нашли семь с половиной тысяч франков, полсотни долларов и полсотни фунтов стерлингов — деньги для нищей эмиграции завидные. Эти деньги на суде станут доказательством ее вины.
А что произошло с генералом Миллером?
Когда генерала хватились, машина, увозившая Евгения Карловича Миллера, была уже далеко от Парижа. Связанного генерала, которому дали хлороформ, везли в портовый город Гавр. Здесь в порту на разгрузке стояло советское судно «Мария Ульянова», которое доставило 5522 тюка с бараньими кожами на общую сумму в девять миллионов франков.
Портовой команде оставалось выгрузить еще шестьсот тюков, когда «Мария Ульянова» стала готовиться к немедленному отходу. Капитан получил по радио мало понятный ему приказ принять важный дипломатический груз и немедленно покинуть порт.
Оставшиеся шестьсот тюков с бараньими кожами вернулись в Россию, где их перегрузили на другой пароход и доставили на сей раз в Бордо.
С.Я. Эфрон. Именно его руками были осуществлены похищения генералов Кутепова и Миллера
Машина, покрытая пылью, подкатила к самому причалу. Стоял туман. Из машины выскочил какой-то немолодой человек и с неожиданной для его возраста прытью поднялся по трапу. Вахтенный провел его прямо к капитану. На несколько минут они остались один на один в капитанской каюте. Потом капитан стремительно прошел в рубку, а гость вернулся к трапу, чтобы помочь втащить на борт тяжелый груз. По приказу капитана в этот момент с палубы исчезли все матросы.
Таможенникам были предъявлены документы, из которых следовало, что в ящике содержится дипломатическая переписка советского полномочного представительства во Французской республике. Дипломатическая переписка таможенному досмотру не подлежит.
29 сентября «Мария Ульянова» дошла до Ленинграда, на следующий день Миллера доставили в Москву.
Оказавшись в камере, Надежда Васильевна Плевицкая поняла, что жизнь ее рухнула. И, как это часто бывает с людьми, она стала почему-то вспоминать своих родите лей, детство, первые шаги в самостоятельной жизни. Она написала две книжки воспоминаний, изданных крохотными тиражами еще в 20-х годах. Первая книжка называлась «Дежкин’карагод». Ее издали в Берлине в 1925 году. Это рассказ о детстве, о первых шагах в искусстве.
«Семеро было нас: отец, мать, брат да четыре сестры, — писала Плевицкая. — Всех детей у родителей было двенадцать, я родилась двенадцатой и последней, а осталось нас пятеро, прочие волей Божьей померли.
Жили мы дружно, и слово родителей для нас было законом. Если же, не дай Бог, кто «закон» осмелится обойти, то было и наказание: из кучи дров выбиралась отцом-матерью палка, потолще, со словами:
— Отваляю по чем ни попало.
А вот и преступления наши:
Родители не разрешали долго загуливаться. «Чтобы засветло дома были», — наказывала мать, отпуская сестер на улицу, потому что «хорошая слава в коробке лежит, а дурная по дорожке бежит».
Вот той славы, «что по дорожке бежит», мать и боялась.
У моего отца было семь десятин пахоты. На семью в семь человек — это немного, но родители мои были хозяева крепкие, и при хорошем урожае и у нас были достатки. Бывало, зайдешь в амбар: закрома полные, пшено, крупы, на балках висят копченые гуси, окорока, в бочках солонина и сало. А в погребе — кадки капусты, огурцов, яблок, груш. Спокойна душа хозяйская, все тяжким трудом приобретено, зато благодать: зимой семья благоденствует.