— Вы любили этого Таламани?
— Я? Как такая мысль могла вам прийти в голову?
— Это не мысль, а вопрос!
— Я с ним была едва знакома!
— Но все же достаточно для того, чтобы встречаться с ним тайком.
— Это было в первый раз… Мне не хотелось, чтобы у меня дома об этом узнали. Я скучаю в Фолиньяцаро, синьор, и надеялась, что Таламани как житель Милана сумеет мне посоветовать, чем бы я могла заработать себе на жизнь, если я решусь туда уехать. Мне так хочется жить в городе…
— Допустим. Вы никого не встретили во время вашей прогулки?
— Никого.
— Долго вы гуляли?
— Около получаса.
— Где вы расстались?
— У церкви.
— Следовательно, вы не могли не пройти мимо кафе Кортиво. Там еще оставалось много народа?
— Кафе было закрыто.
Это была умелая тактика. Покойный не мог ни подтвердить, ни отрицать того, что говорила Аделина. В отличие от своих подруг, она никого не подозревала, никого не разоблачала. Ее слова вполне убедительно опровергали свидетельство нотариуса, у которого теперь не было возможности доказать, что он действительно присутствовал при драке Амедео с Эузебио. Было известно только одно: клерка кто-то избил до того, как заколоть. Но кто? Все снова возвращалось к исходной точке. Чекотти был опытным полицейским, он прекрасно понимал, что не сможет арестовать Амедео на основании ничем не подкрепленного обвинения нотариуса, к тому же неполного, потому что мэтр Агостини не решался прямо обвинить Амедео в убийстве Таламани. Несмотря на эти соображения, Маттео был по-прежнему убежден в виновности Россатти, но не мог не признать, что тактика девушек из Фолиньяцаро мешает ему действовать. Он сердито сказал:
— Вы, конечно, лжете?
Аделина лучезарно улыбнулась:
— Вы так думаете?
— Не только думаю, я в этом убежден.
Ее серебристый смех окончательно взбесил полицейского. Он схватил девушку за плечи и довольно грубо встряхнул.
— Вы воображаете, что можете одурачить меня вашими хитростями? Лгунья! Слышите? Вы лгунья! Самая отъявленная из всех! Остальные довольствовались тем, что пытались меня навести на ложный след, тогда как вы, зная, что вы красивы и внушаете желание поцеловать вас, взять вас в свои объятия…
— Но вы уже держите меня в ваших объятиях, синьор… Он сразу выпустил ее и стоял в нерешительности. Она воспользовалась этим, чтобы его заверить:
— Несмотря на все это, синьор, вы мне очень симпатичны и имя Маттео мне очень нравится.
Он ушел, не отвечая, так как не знал, что ответить.
Втайне Тимолеоне Рицотто был на стороне Амедео и его защитников, но когда он увидел, как расстроен миланский полицейский, то не мог не пожалеть его. Прийдя в участок, Чекотти уселся в уголок и продолжал там сидеть, погруженный в задумчивость. Тимолеоне не решался прервать ее.
— Скажите, синьор… Они все такие в Фолиньяцаро? Рицотто, не ожидавший вопроса, вздрогнул.
— Простите?
— Я спрашиваю, все ли девушки в Фолиньяцаро такие, как те, с которыми я встречался.
— Думаю, что да…
— Это ужасно…
— Уверяю вас, синьор, к этому привыкаешь!
— Ваша жена была родом отсюда?
— Да.
— И несмотря на это, вы на ней женились? Вы смелый человек…
— А также неосторожный.
— Извините мое любопытство, синьор… Это долго продолжалось?
— Около тридцати лет.
— И… очень вам было тяжело?
— Очень.
— В общем, обладая таким опытом, вы, вероятно, отсоветовали бы жениться всякому разумному человеку?
— Это зависит от того, на ком.
— Во всяком случае, не на девушке из Фолиньяцаро?
Маттео не удалось узнать ответ Тимолеоне, потому что в эту минуту дверь кабинета распахнулась под натиском похожего на гориллу человека, на котором буквально висел карабинер Бузанела. При виде этой картины Тимолеоне закричал:
— Что это означает? Что тебя принесло сюда, Кристофоро Гамба? Кто тебе разрешил войти? Бузанела, вышвырни его вон!
Смехотворное приказание! Бедный Иларио и так делал неимоверные усилия, стараясь задержать колосса, который подошел к Чекотти и крикнул ему прямо в лицо:
— Это вы полицейский из Милана?
Возмущенный грубостью этого обращения, Маттео, в свою очередь, высокомерно спросил:
— А вы кто?
В это мгновение его собеседник схватил его за лацканы пиджака, оторвал от стула и поднял сантиметров на десять от пола. Маттео висел в воздухе, тщетно болтая ногами, чтобы освободиться, и понимая всю нелепость своего положения. Тимолеоне в ужасе закричал:
— Ты отправишься за это в тюрьму, Кристофоро!