– Да еще. До подхода комендатуры контроль возлагаю на тебя, – договорила рация. – Как понял, двадцатый?
– Есть, товарищ пятый.
Капитан Горошин долго всматривался в бинокль в игрушечные башенки стоявшего справа, на горе, Замка. Под горой неподвижными серыми водами лежала река. Слева – Кирха. Кажется, Шлоссберг, подумал Горошин, впрочем, не очень уверенный в том, что с названием не ошибся. Развернув карту и еще раз, взглянув на реку, направил бинокль влево. Небольшие, большей частью двухэтажные, домики под красными черепичными крышами, вечнозеленые ели, сосны, туя. Аккуратные ряды улиц, асфальт, брошенная техника, автомашины повозки. И будто нигде – никого.
– Что. Пусто? – спросил механик-водитель.
– Знаем мы это пусто. Откуда ни возьмись, появятся, – коротко сказал Горошин. И вспомнив кратность увеличения бинокля, прикинул – до Замка и реки под ним километра три.
– Тринадцатый, – позвал он тех, кто шел сзади. – Тринадцатый, видишь нас?
– Так точно, двадцатый.
– Скорость не меняй, – сказал он теперь механику-водителю. – Что ж, контроль так контроль. До подхода комендатуры, – повторил он слова Лисенка.
– Отбой, тринадцатый, – вспомнил Горошин о танке, шедшем за ними.
– Ну что. Никого? – опять спросил Буров, вслушиваясь в то, что должен был сказать, но пока не говорил Горошин.
Он уже собирался ответить, что и в самом деле никого, но на центральной дороге, разделяющей город на правую и левую части, появилась взявшаяся неизвестно откуда группа людей. Высоко подняв над собой белое полотнище, люди медленно, время, от времени что-то показывая руками, шли навстречу.
– Сдаются, что ли? – спросил Буров.
– Сдаются, да не те, – понял Горошин. – Личная инициатива. Мирное население, насколько его можно считать мирным.
– А-а, – протянул Каюров. – За добро свое беспокоятся. Он сказал что-то еще, но из-за хрипоты ларингофона разобрать было невозможно.
– По оперативным данным в городе эсэсовцы, – сказал Горошин. – Но что-то задумали. Молчат. Теперь люди с белым полотнищем были видны совсем хорошо.
Их было трое. Впереди – двое пожилых, высокий и низкий, в пиджаке до колен, казавшийся вдвое меньше первого. Сзади – третий. Он был гораздо моложе двух первых. И издалека было видно, что каждый шаг дается ему с заметным усилием. А когда высокий неожиданно опустился на асфальт на колени, выставив вперед руки, будто намереваясь остановить танки, а тот, что был сзади, вышел вперед и, энергично жестикулируя и что-то говоря, попытался его поднять, стало ясно, что вместо ног, у него протезы. Так неуверенно, раскачиваясь спереди назад, ступал он. И еще стало ясно, что полного согласия между ними нет. Он сделал еще одну попытку поднять с колен стоявшего на асфальте, и, видимо, осознав, что это ему не удается, махнул рукой и остался стоять, не двигаясь.
– Что будем делать? – спросил Горошина Бурова.
– Докладывать будем. Черт его знает, что это за ход, – отозвался Горошин.
– Может, это сигнал, какой. Эсэсовцам, например, – вставил Каюров. – Мы выйдем – разговаривать, а они…
– Сбавь немного, – обратился Горошин к Бурову, не дослушав стрелка.
– Пятый, пятый, – пытался связаться Горошин с Лисёнком, но вспомнив, что еще недавно рация работала на прием, умолк, раздумывая, что делать с людьми, которые были на дороге.
– Ребята, фаустник, громко сказал Буров. И Горошин увидел в десятке метров от танка мальчишку в немецкой форме с патроном в руках. В ту же минуту сраженный автоматной очередью мальчишка упал, не успев выстрелить. А мимо побежали автоматчики в касках и стеганых телогрейках. И тут откуда-то справа, со стороны розового фахверкового домика, раздались автоматные очереди, а потом возник и заработал пулемет. Трое парламентеров остались лежать на дороге.
– Ну, вот и нашлись, – сухо сказал Горошин. – А мы-то думали, – присвистнул Буров. – Вот гады. Своих же.
Но Горошин отметил, что в голосе Бурова не было злости, а, будто даже наоборот – некоторое удовольствие, оттого, что все стало на свои места.
– Давно бы так, – отозвался Каюров. И все поняли, что он и его пулемет готовы делать свою работу.
– Дедов жалко, – опять сказал Каюров. – Дед он и есть дед.
– Не скажи, – отозвался Буров. – У этого деда есть сыновья и внуки. Они-то тебя не пожалеют. Буров не договорил. Опять вызывал пятый.