Это не просто палимпсест. Это больше похоже на пятичастное творение Баха — мне оно напоминает один из видов тапас в Барселоне, который называется montaditos, в одном из любимых моих ресторанов, Киудад-Кондаль. Делают его из ломтика багета, который натирают лимоном, сверху смазывают тонким слоем фуа-гра, а сверху кладут (водружают) полоску анчоуса, на нее — кусочек сушеной фиги, венчает же все крошечная грудка сыра рокфор. Шестичастное произведение. Не пойми что, и помыслить невозможно, что эти ингредиенты способны сочетаться, но они сочетаются. Именно этим и сильна Барселона. Речь об обращенной вспять археологии в городе, в котором такое разнообразие обращенного вспять шика.
Я думал, что обнаружил один подлинный альков на маленькой Пласа-де-Сант-Фелип-Нери. Это тихое место, здесь растет несколько деревьев и мирно журчит фонтанчик. Сюда Антонио Гауди, самый прославленный барселонский архитектор, скончавшийся в 1926 году, приходил посидеть и побыть наедине со своими мыслями. Говорят, что именно на выходе с этой площади он попал под трамвай, от чего и умер. Я тоже возвращаюсь сюда, чтобы подумать об этом городе, который мне никогда не постичь, потому что он постоянно обводит меня вокруг пальца. Будто некий вечный стриптиз, он одной рукой снимает, а другой надевает обратно, сбрасывая с себя покров лжи, чтобы обнажить другую, еще более хитроумную ложь и при этом ни на миг не явить взору пелену правды.
Впрочем, даже и на этой площади, в ее тихом оазисе, мне попадаются многослойные вымыслы. Фасады зданий, в которых расположены гильдии медников и сапожников, площади не родные: лет пятьдесят назад их перенесли из другой части города и поставили здесь. Как и в Жироне, выполнено все на совесть и безупречно. За одним из фасадов находится небольшая школа, она примыкает к церкви Сант-Фелип-Нери. Говорят, что на площади собираются строить отель. Наконец, вот и сама барочная церковь. На одной из стен до сих пор видно место, где в годы гражданской войны на нее сбросили бомбу. Поговаривают, что именно здесь приспешники Франко проводили казни. Стена изрешечена — и, возможно, это действительно следы от пуль. Но понять это не получится. Нет никакой пояснительной таблички. Собственно говоря — и меня эта мысль не покидает ни на миг, — в Барселоне и вовсе нет никаких табличек. Это город, который не только забавляется со своим прошлым, но и страдает добровольной амнезией. И уж чтобы совсем мало не казалось, еще и накрывает себя твердыми серыми плитами. Здесь камни не заговорят — а если что и скажут, слова их исказят, а то и замолчат вовсе.
Барселонцы не говорят про гражданскую войну. Они ее не помнят, как, собственно, не помнят и своих евреев. Тем не менее это две нелицеприятные страницы в истории их города.
Как и Рамбла, Авингуда-де-ла-Катедрал стала центром маргинальной экономики, прибежищем уличных артистов и настоящей какофонией фриков и фигляров. Популярнее всего здесь «живые статуи», часть международной моды. Молодые мужчины и девушки красят кожу в серебряный, белый или медный цвет, надевают костюм и, часами не меняя положения тела, изображают статуи, то есть изображают изображения человеческих тел. В отличие от той дамы в соборе, они не благодарят, когда ты опускаешь монетку им в шляпу; вместо этого они совершают замысловатый, замысленный как подражание механической игрушке пируэт-поклон, который одновременно позволяет им растянуть мышцы. «Статуя» Колумба — подражание впечатляющей статуе, которая стоит в начале Рамблы, там Колумб смотрит на Средиземное море и дальше, за него, в Новый Свет, — достанет, если бросить монетку, телескоп, обведет взором горизонт, потом опустит руку, поднимет взгляд и вернется в свою безвременную позу. Это представление явно берет некоторых за душу, потому что дети постоянно просят родителей бросать монетки Колумбу в мисочку. Вот только никто — ни дети, ни их родители, ни туристы, ни статуя Колумба, а уж тем более ни сам Колумб — не могли предсказать, что открытие Нового Света в 1492 году не только совпадет с изгнанием всех евреев из Испании, но — через открытие новых торговых путей и гаваней — в итоге подпишет смертный приговор порту Барселоны. То, что Колумб, возможно, был из выкрестов, принято считать апокрифом. То, что исход евреев мог обернуться катастрофой для Испанского королевства, равно как и то, что Испания до самой смерти Франко так и не оправилась от последствий, возможно, худшей ошибки за всю свою историю, — это факты, которые до сих пор работают — а скорее, прорабатываются. А вот то, что Барселона после пятисот лет наконец-то оправилась, это чистое чудо. Вот бы дожить мне до дня, когда я смогу сказать, что чудо это немалое, с учетом того, что — не вмешайся благотворное стечение обстоятельств — предки мои наверняка погибли бы от рук инквизиции. Но я готов простить. А Барселона готова забыть.