— А ты спроси… с кем?
— С кем?
— Да с Катькой! Сначала поцелуи… Типа, кто и как умеет… Ну, и чтоб перед мальчиками потом не опозориться. А после…
Ленка специально затягивала паузу.
Но Алину больше, чем полудетские шалости дочери, беспокоило другое.
— Скажи, а Альберт… к Кате, тоже… проявлял интерес?
Дочь задумалась, цедя вино.
— Да. Нет! Не так… Заглядывался, конечно… Но ничего не предпринимал. Точно. Да и Катькой было кому интересоваться…
— Неужели?
— Помнишь, ее мамка с хахалем нерусским жила?
— Какая гадость!
— Мам… Признайся, тебе любопытно!
— Что именно?
— Ну… Как это у нас происходило… происходит… Девочка с девочкой. И все такое…
Ленку откровенно развезло.
— Ты не представляешь, как Катька любит быть послушной… И ты ей, между прочим, нравишься… Вы оба, с папой, ей нравитесь… Очень даже… — девушка пьяно хихикнула, — не по-детски!
— Спать иди! — раздраженно бросила Алина, заметив попутно, что бутылка вина опустела. Маятник качнулся в другую сторону, на нее накатила волна обиды и даже злости на мужа и дочь. — Не позорься перед мужиками в таком виде!
Дочь пожала плечами, но послушно поплелась в ванну, умываться, оставив мать наедине с ее думами.
Глава 13. Суббота
13. Суббота
Неделя снова пролетела незаметно, в будничных делах.
«Со стороны — обычная семья, — подумала Алина за пятничным ужином. — Видим друг друга час или два в день, собираясь вечером, перебрасываемся ничего не значащими фразами. Никак не выдавая то, что скрыто за кулисами театра».
Она внезапно задумалась об аналогии. Как там у Шекспира? «Весь мир — театр, а люди в нем…» Да нет, не актеры. Куклы! Марионетки, подвешенные на ниточках страстей. Заварка из чайника полилась на скатерть, переполнив чашку Алика.
— Солнце мое! Ну ты что? Внимательней!
Первые эмоционально окрашенные слова за неделю, обращенные к «солнцу». Такова супружеская жизнь!
— Извини! Задумалась. Приподнимайте-ка чашки-плошки!
Отправляя скатерть в стиралку, Алина заметила, что Артему пришлось убрать ладонь с Ленкиного запястья, которое он сжимал ласково и почти трепетно.
Молодежная идиллия двух воркующих голубков, твою мать!
Через час голубки уже отшумели привычные три минуты в гнезде за стенкой, муж беззаботно похрапывал рядом, привычной и надежной теплой стеной отгораживая от мира. А сон не шел. Раздумья о том, что уже произошло, что происходит сию минуту с ними, какое будущее ждет ее и близких, лезли в голову, перемежаясь соблазнительными картинками, будто издевавшимися над выверенными логическими построениями.
Субботнее утро Алина встретила одна, проснувшись довольно поздно. День начинался странно. Внезапно она поняла, что впереди не маячит, как обычно, обширный список дел. Напротив, непривычный вакуум требует заполнения, в отсутствии поблизости родственников, разошедшихся по своим делам. Обычно все обстояло с точностью наоборот. Заботы оставались ее стихией, ее озером, с царящей в глубине золотой рыбкой. Рыбка отдавала приказы, облаченные чаще в просьбы, домочадцам. Быт, это бич семейного уклада, отступал в тень, в очередной раз побежденный и посрамленный.
Позавтракав, Алена накинула пальто и вышла на улицу. Давным-давно она не гуляла вот так… Без цели. Без дум. В одиночестве, преодолевая квартал за кварталом. Ближе к пустырю внимание ее привлек вороний грай. С полдюжины ворон насели на одну, которая отбивалась, описывая круги над старой высокой березой.
— К исповеди?
Алина вздрогнула от неожиданности. Насупленная полная старуха в теплом платке, повязанном на манер девятнадцатого века, подобралась сбоку абсолютно незаметно.
— Что?
— К исповеди, говорю, пришла? А что без платка? — старуха сверлила ее взглядом исподлобья, будто намеревалась пробуравить насквозь и с любопытством, достойным лучшего применения, заглянуть туда, в отверстие в черепе, — ну ладно, в церкви-то дадут. Хорошо, хоть не в штанах в храм-то идут. Господи прости!
Женщина из прошлого продолжила что-то бормотать себе под нос, но Алина уже не слушала. За мощной березой, и вправду, обнаружилась незамысловатая ограда и миниатюрный, будто игрушечный, деревянный нартекс, характерный для сельских храмов.
— Надо же! И откуда он здесь?
В сопровождении толстой бабки проделала весь путь до дверей, будто на привязи.
— Ты это… За мной будешь! — бескомпромиссно бросила старуха на пороге. В притворе уже толпилось более десятка женщин разного, в подавляющем большинстве глубоко постпенсионного возраста.
— А чегой-то ты у меня дома распоряжаешься, Матрена?
Из толпы выскочил тщедушный низенький, в черном длиннополом одеянии, в черной же шапочке с вышитым серебряной нитью крестом по центру, старичок.
Матрена опешила, а высокая как жердь, высохшая бабка из-за плеча пояснила участливо-умильным шепотом:
— Ахрим это… Блаженный… Заместо дьякона отцу Василию служит.
— Да я… Чего ж… Я… ничего, — разом растеряла запал вместе с словарным запасом непрошенная проводница.
— Может… Рано ей… к исповеди-то? А, девонька?
Бесцветные старческие глаза не буравили, а проницали насквозь.
— Какая я вам девонь… — Алина не успела выразить возмущение.
— Вишь, гордости-то в ней сколько? — весело подхватил старик, потрясая жиденькой бородкой, — не вмещает мой дом ее гордыню-то!
Гомон голосов стих, и все взгляды обратились к ней. Алина не на шутку перепугалась. Одна, неизвестно где, среди религиозных фанатиков. Она сделала шаг назад, едва не зацепившись каблуком за порог. Нельзя упасть! Затопчут! Вот так, небось, и начинались казни ведьм! А ведьма ты или просто мимо шла, постфактум уже никого не интересовало.
— Да не пужайся ты так, взбледнула вся, как мел, — сбросил обороты полоумный дьякон. — Вы, девчата, ступайте, свечки за здравие да за упокой ставьте, а я новенькую до ворот провожу. Отнесет она гордыню свою до дому, да, небось, и возвернется когда. А на нет, — и суда человеческого нет.
Старик подхватил ее под локоть и сопроводил до ограды, чуть ли не силком выпихивая вовне.
— Спасибо, — выдавила из себя Алина, не осознавая, за что она благодарит юродствующего старика… Надо ли его за что-то благодарить. Чувства пришли в смятении, как тени заметались при свете факела.
— Тебя спаси Бог, милая.
Прозвучало не ласково. Скорее сурово. Ахрим уже сделал пару шагов к храму, но, словно почуяв взгляд в согбенную спину, развернулся. Приблизился.