— Малыш хочет в тепло?
Артем под ней кивнул. Она расчетливо переместилась ниже… Поджимая лобком вверх мужскую гордость…
— Малыш должен… потерпеть.
Теперь, когда Рубикон оказался преодолен, отступать глупо… Ноздри Алины трепетали, улавливая характерные запахи… Уже знакомый юный аромат Артема… Резко бьющий по нервным окончаниям, терпкий и густой, перемежающийся с собственным, маняще-землистым… Она стянула через голову пушистый ежевичный пуловер… Подумав миг, решила не обнажаться полностью, оставшись в лифчике и раскинутой конусом юбке… Слишком много света, беспощадно подчеркивающие приметы возраста…
Игра с грудью партнера продолжилась… Губы, язык, пальцы кружили в языческом хороводе у тлеющего уголька соска. Лишь иногда женщина позволяла себе коснуться, прижать, поцеловать алую маленькую кляксу…
— Класс! — подтверждая слова юноши, давление в паху усилилось.
— Рада, что тебе по сердцу, — женские пальцы захватили одновременно оба гуттаперчевых, обласканных ртом соска. Скрутили медленно, усиливая и усиливая сжатие… Вызвав хриплый выдох… И осязаемый толчок подрастающего члена.
— Алина… Не останавливайся!
— И не думала, милый!
Она обожала разговоры во время занятий любовью. Жаль, что с мужем редко предоставлялась подобная возможность. Соски выскользнули из захвата, и она нагнулась, обдувая их прохладным выдохом. Не приподняв юбки… прямо через ткань… она охватила окрепший ствол, прижимая его к влажному разрезу… Позиция сверху… Связанные руки партнера… заводили ее. И, при должном контроле, давали шанс переломить трехминутную традицию. Алине нравились долгие, вдумчивые постановки… Теперь оставалось привить вкус к ним вновь обретенному театралу…
Мужская плоть упруго проехалась вдоль клитора. Алина не удержалась от дробного судорожного вдоха, так это было неописуемо сладко… Словно во время томлений девичества… когда матерый мужчина направлял ее, стыдливую и неопытную… Упрямую и… стремящуюся сделать шаг или хотя бы заглянуть… непременно, сейчас же заглянуть, в мир зрелой взрослой чувственности! И это запретное воспоминание… Когда уговоры… нашептывания… весенний предательски пьянящий воздух, горячая кровь, стучащая в висках заставили уступить… Соблазняющему напора самца… желающего получить… Знающего, как получать свое… Приспущенные белые простые трусики… и то же… расчетливое… обжигающее… выверенное предыдущим опытом с точностью до миллиметра, запредельно-тягуче-восхитительное скольжение вдоль. Там, куда, страшно было смотреть… Там, где нахрапистое, выпуклое, чудовищное в своей нелепой громоздкости мужское естество открывало для нее новые, одновременно притягивающие и пугающие горизонты. Открывало, сводя с ума, касаясь самого запретного, самого неназываемого, умело используя ее бархатистые складочки и тайные кнопочки… и не порываясь прорваться… внутрь!
Сейчас, словно колесо истории сделало оборот, вновь возвращая ее к пережитому. Вот только теперь она направляла партнера знающе, уверенно, умело!
Головка дрожала от участившегося тока крови, подведенная, уже в который раз… к самому перевернутому колодцу желаний. Алина позволила макнуть. Проникнуть, едва раздвинув завеси… Про себя она называла это на манер чопорного девятнадцатого века «ввести мальчика в залу». А ее первый любовник грубовато озвучивал как «вставить на полшишечки».
Артем завозился под ней, засучив привязанными к прутьям запястьями, запричитал почти жалобно:
— Алина… Алина… Алиночка! Я хочу тебя! Хочу в тебя!
И она, благосклонно подав бедра, позволила погрузиться еще раз… И еще… И еще… Внимательно следя за выражением лица партнера, не давая торжествующему самцу ворваться внутрь. Как дикарю, сносящему створки дверей…
— Динь! Дон! Динь! Дон! — дверной звонок застиг как раз в тот момент, когда мужская плоть наконец-то сбросила капюшон, почти полноценно войдя…
— Не открывай!
— Да я и не собиралась…
Оба застыли, вслушиваясь в повторившуюся мелодию. Через секунду раздался звук, от которого у Алины в животе все похолодело и оборвалось. Скрежет ключа, вставляемого в замочную скважину, не спутаешь ни с чем. Мысли заметались, одна нелепее другой, толкаясь и обгоняя друг друга, словно борзые, ломанувшиеся всей гурьбой на охоту. Мышцы влагалища спонтанно сократились, исторгая из себя Артема.
«Хорошо, не дала на полную войти, а то бы, как собачек, заклинило, позору не оберешься», — пронеслось в голове огнями пассажирского поезда, нырнувшего в пугающе непроглядную тьму тоннеля.
Руки и ноги работали сами по себе, словно по заранее составленной на экстренный случай инструкции. Набросить халат… одернуть юбку… прикрыть подвернувшимся под руку пододеяльником Артема… вихрем пронестись к прихожей, не забыв прикрыть за собой дверь.
— Кто там?
Дверь, скрипнув петлями, уже распахнулась.
— Алин… Алиночка! Та то ж я! Мария!
«Фу-у-у-у! Всего лишь соседка. Дородная женщина, приехавшая с Восточной Украины к сестре, да так и оставшаяся здесь навсегда. Проживает сестра этажом выше. Откуда у них ключи?»
— Э… А откуда, собственно у вас… — Алина прекрасно усвоила с детства, что лучшая защита это нападение.
— Ключи? — подсказала соседка конец фразы. — То ж ваша Ленуся нас просила попроведовать жиличек… Шоб, значит, порядок… А попозжее… Кады те съехали, значит… Шоб цветы на завяли… Я поливала ихних до вас и …
Перехватив взгляд соседки, Алина побледнела. Когда она обернулась, медленно, собрав все самообладание, чтобы колени не дрожали, худшие опасения подтвердились. Руки, следуя экстренному протоколу, пропустили один пункт. Повернуть ручку, управляющую язычком запорного механизма. Дверь за спиной, отделяющая комнату со старомодной кроватью от прихожей, открывалась, неизбежно и неспешно, как в фильме ужасов. И койка приходилась как раз по линии взгляда словоохотливой соседки. И не только койка. Под белеющим парусом пододеяльника абсолютно отчетливо проступало и мужское тело… и палатка, поддерживаемая мачтой полноценно эрегированного органа.
— Ох ты ж маты мои… — женщина в дверях, шаркнув шлепанцем по бетону пола, сделала шаг назад.
«Хорошо хоть не перекрестилась!» — отчего-то зло подумалось Алине.
— Звиняйте нас, великодушно, — затараторила вновь визитерша, — а я, глянь, — машина Альберта вашего туточки, ну, думаю, ключи возверну, да и, отчего нет, может ругу какую… А вы, значит… туточки… от дэточков…
До Алины дошло, что со своего места Марии не видны ни лицо, ни зафиксированные шелковой лентой руки мужчины… Выходит… Выходит, она решила, что хозяйка квартиры уединилась здесь с мужем, сбежав от «дэточек»… Для разнообразия и полноты интимной жизни.
«А день-то налаживается!» — с дерзким азартом подумала хозяйка, останавливая возгласом уже развернувшуюся Марию.
— Ключи!
— А?
— Ключи, верните, пожалуйста, как и собирались. А в ближайшие два-три дня мы отблагодарим вас… за заботу.
И только прикрыв дверь, дважды повернув вертушок и отправив связку ключей на крючок, Алина вдруг призадумалась. А не рассчитывала ли широкая в кости украинка встретить здесь одного Альберта?