«Хочу тебя!» — пропела она ему тихо на ухо. С затаенной радостью ощущая сразу безусловную мужскую реакцию. Ей абсолютно не хотелось сейчас долгих ласк, к которым она успела приучить нового любовника. Не хотелось определять что, как и в какой последовательности… Напротив, верх взяла жажда стать послушной, гибкой игрушкой в сильных молодых руках. Пусть проявит свой голод! Согнет в пояснице, уперев ладошки в стену… Подхватит под бедра, усаживая на подоконник и раздвигая коленки… Чтобы войти нетерпеливо и горячо! Удивившись ее готовности. Ее сиюминутной доступности. Ее мгновенной влажности…
Пальцы уже обвили упругий член… пока вместе с тканью, а мужская рука сжала сладко грудь, когда из спальни молодых послышалось позевывающее «Темаааааа…».
Алина замерла, сжавшись от разочарования. Секунда ушла на то, чтобы задушить в зародыше зеленоглазую змею ревности… Глядя в глаза Артему, она скользнула за резинку… Медленным расчетливым движением оголила головку…
Оторвавшись, произнесла одними губами: «Иди. К супружескому долгу готов!»
— Иду! — отозвался Артем жене.
И в ответ, с ухмылкой, не торопясь, с не менее продуманным оттягом, провез средним пальцем по ее, и так уже болотисто разошедшейся, борозде.
— Теперь и ты тоже… готова!
Артем одарил ее злой улыбкой, и, развернувшись, скрылся за дверью.
Нацедив воды, и выждав полминуты, Алина на цыпочках отправилась в свою комнату. Проходя мимо спальни молодых, уловила сдавленные смешки.
Муж еще спал. Она отхлебнула воды, поставила чашку на стол. Сбросила халат. Задержавшись на миг, избавилась и от ночнушки. Тело требовало своего. Ладони подхватили обнаженные груди, большие пальцы потерли соски. В медленных кругах окрепли два бордовых истукана… Восстав, они молча, но настойчиво требовали жертвы. Из-за стены донеслось тоненькое «ай»! Смоченные в чашке пальцы… принялись пощипывать соски… Другая ладонь накрыла лобок… Палец повторил маршрут Артема.
«Интересно, на нем остался… мой аромат?»
Еще и еще раз… Широко расставив ноги.
«Что я делаю? Безумие какое-то!»
Алина представила, что Альберт проснулся и смотрит на нее… Нет, так… не нужно.
Она вновь оказалась рядом с мужем… Вернулась к узорам… Почти сразу поняла, что сейчас этого недостаточно… Легкие поцелуи живота… Пальцы с обручальным кольцом вновь смыкаются вокруг мужского естества… На сей раз мягкого, спрятавшегося, беззащитного. Но такого знакомого и… трогательного. Немного терпения, заботы, женского кропотливого труда… Пальцы… поцелуи… снова чуткие пальцы… Рот…
Алику всегда нравилось просыпаться вот так. Ей тоже нравилось, когда член мужа пробивал себе дорогу через крайнюю плоть, расцветая в теплоте ее рта, как первый подснежник.
— Кайф, Алинушка!
— Да, милый, — она оторвалась от занятия, только чтобы подарить мужу очаровательную улыбку. Язык, губы, руки, — все действовали согласованно, словно экипаж подводной лодки при всплытии, уже сотни раз проделывавший рутину протокола. Или скорее языческий ритуал, поскольку, начавшееся как обыденность действо, затягивало, завоевывало все внимание, не отпускало.
— Шлеп… шлеп… шлеп… — Алина смочила рот, немного оставив внутри. Еще минута, и можно полюбоваться результатом трудов. Член стоит, поблескивая от обилия слюны.
— Ах! Ай! Ах! — доносится из соседней комнаты. Не слишком громко, но Алина уверена, что Альберт слышит. Она не знает точно, будоражит ли его мысль о дочери, занимающейся в двух шагах сексом, но вот на нее соитие юных явно действует как валерьянка на кошку.
Миг, — нога перекинута, головка находит цель.
— А-а-а-а-ах! — вздох Алины продолжительный, выражающий всю степень полученного и еще ожидаемого удовлетворения. И чуть более интенсивный, чем обычно. Чем позволяют приличия. Чем тот, что гарантировано не покинул бы пределов супружеской спальни.
Она делает пару подскоков, неспешных и уверенных… Руки Алика уже на грудях… Мило…
Еще серия… Соскам приятно под шершавыми, годами знакомыми ладонями, суховатыми, с потрескавшейся местами жесткой от грубой работы кожей.
— Прекрасно, — бросает женщина в пустоту. То ли ободряя своего мужчину, то ли убеждая себя, но скорее просто признавая факт.
Расщелина сочно скользит по мужскому органу, Алина разбавляет однообразие движения, чередуя натяжку влево и вправо на обратном движении.
— Родная! — на лбу Альберта выступает испарина. Он и благодарен, и немного сбит с толку утренним штурмом.
— Тебе… хорошо… милый?
Алина вбивает сваю в подготовленную лунку на каждом движении. В голове слоу-моу… палец Артема… прочерчивающий вечную женскую биссектрису. Изнутри течет, словно ухмыляющийся бесенок отвинтил на полную катушку, да и выломал к чертям собачьим, вентиль.
Она ускоряет темп, не слушая ответ. Ему не может быть плохо…
Бисеринки пота… На лбу мужа… сливаются в каплю… Та скатывается вниз, на подушку, за ней вторая… Третью Алина ловит на язык. Соленая… И весь Альберт, как морской заматеревший волк… Седой уже волк… Но все еще крепкий… А временами и грозный… Его мужественность погружается в ее сущность, почти не встречая сопротивления. Сжимающиеся мышцы влагалища, исправно и ритмично сокращаясь, почти компенсируют некоторый дефицит конституции. Перед внутренним зрением проносится, как привидение, раздувшаяся утренней неудержимой эрекцией, булава любовника…
— О-о-о-оу! — Алина скачет на Алике отчаянно, остервенело, приближаясь галопом к заветной финишной черте. Пот льет градом с коня, который, борозды, конечно, не испортит. Но и бешеное дерби вряд ли выиграет у молодого жеребца. Тем более, уже надежно обосновавшимся… в ставшем общим… гостеприимном стойле. Алину бросает в жар от похотливых, циничных, запретных мыслей. Она наклоняется, целуя мужа… Одновременно облизывая его лицо. Продолжая трахать бескомпромиссно и жадно… Скользя затвердевшим, как крохотный пенис соском вдоль приоткрытого в стоне рта! Его орган уже вибрирует в преддверии семяизвержения.
— Давай, давай, тигр! Еще! Еще! Я почти…
— Да, воробушек!
Им обоим нужна разрядка! Сейчас!
Успела! Фонтан подстегивает и продлевает накативший оргазм. Они кончают вместе, сливая голоса в стоне.
Алина опирается ладонью на стену, не желая пока еще выпускать из себя уже вялый пенис. И ее вновь пронзает приступ ясновидения. Она почти физически ощущает Ленкину ладонь, прижатую также по ту сторону стены. Ощущает послесвечение супружеского удовлетворения дочери, наездницей царящей над ее Артемом.
«Над чьим „ее“?» — предательски коварная, токсичная мысль тут же, едва появившись, растворяется в их совместной, объединенной благословенной тысячелетиями чувственностью женской ауре. На мгновенье границы исчезают, и четыре тела сливаются в единый, в такт дышащий, синхронно проталкивающий по сосудам кровь мощью четырех сердец, организм.