Стон вернул ее в реальность комнаты. Осознав, что стон собственный, Алина тихо усмехнулась. Руки тоже оказались на вполне предсказуемых местах… Одна, по найденной еще в студенчестве экспериментально методе, ритмично сжимает грудь. Вторая накрыла изящным шатром пах.
«А вдруг Ленка… в душе… всего лишь… и не было никакой смуглой гибкой девушки? Нет, она, конечно, была… девушка…, но не тогда… не рядом… просто… в зале». Мысли путались, сбиваясь с курса, свиваясь в мохнатые разноцветные мохеровые клубки. Отчасти потому, что сон так и не уступил права бодрствованию… Отчасти по той причине, что руки и не думали останавливаться, исполняя привычную, хотя и подзабытую за последнее время, работу.
Сообщения на экране расплывались, слова, как кирпичики, складывались в узкую мощеную дорожку, петлявшую в дремучем густом лесу. Дорожка все сужалась и сужалась, деревья обступали плотнее и плотнее, протягивая игольчатые зеленые лапы ветвей к лицу, трава упрямо и буйно пробивалась в промежутки между камнями, щекотала лодыжки…
— Ааааааааа, — долгий, томный, наполненный сладострастной негой вздох взлетел чайкой под потолок комнаты. Дорожка обернулась тропинкой, под звон ручья, огибающей холм, поднимающейся по спирали к поросшей орешником вершине.
— Ооох, — развернув голову, чтобы приглушить звук, уткнулась в подушку. Артем, улыбающийся, стройный, прекрасный, как языческий бог любви, желанный, ждал ее на вершине…
— А! Ах! Уф! Уфффф! Ух! А! Уф! — участившееся дыхание страстно выплескивалось из нее, как выплескивается струйками воды, окруженными облачками перегретого пара, кипяток из носика чайника. Два пальца ходили поршнем, грудь оказалась брошена на произвол судьбы, потому что вторая рука помогала, дразня, раздражая, то огибая, то безжалостно растирая в спиралях экстаза, маленький чуткий бугорок.
А! Ааа! А! — как троекратное «ура» на палубе линкора, приветствуя адмирала.
В душ идти не хотелось, и Алина просто подсунула под бедра полотенце, наслаждаясь послесвечением оргазма, тихо проводя кончиками пальцев по груди, все еще удерживая в уме образ идеального Артема.
— Треньк! — на экране высветилось единственное слово.
«Скучаю»
От Грогги… Артем… Милый. Надо же, почувствовал, распознал, угадал ее состояние, несмотря на расстояние и обстоятельства… Горячая волна вновь прошлась по телу, от сердца до кончиков волос и ногтей. Но… как? У них же нет связи.
— Нашел место, где ловит сигнал. Ничего не сказал остальным, — сразу же пояснил парень.
— Да, я понимаю твои чувства, — отослала в ответ, с опечатками, кажется. Не важно! Важно то, что он помнит, думает о ней, чувствует ее! А где остальные? Тоже не важно! Раз пишет, значит выкроил минутку для уединения… Для общения с любимой…
— Милая моя! Жду встречи!
Смахнув выступившие непрошено слезы, ответила:
— Хочу прижаться, почувствовать тебя рядом.
— Треньк!
Смайлик поцелуя.
— Треньк!
Фото Артема в палатке, фонарь, подвешен над головой. Обросший щетиной и всклокоченный, совсем не тот, идеальный, из ванильного сна… Но такой же притягательный.
— Ты настоящий таежник. Пропахший дымом костра первобытный мужчина.
Прибавила улыбающийся смайлик и воздушный поцелуй.
— Хочу тебя. Дико!
В доказательство Артем перевел камеру ниже… На натянутую недвусмысленно ткань.
Только что получившее жертву возбуждение вспыхнуло вновь, разом откликнувшись в самых-самых потаенных и чутких уголках тела. Пальцы нервно подрагивают, выбивая бешеную джигу на безупречно плоском светящемся экране. Мелькают какие-то значки, синие прямоугольнички, символы…
— Да. Я тоже. Очень.
— Треньк!
— Я помню все-все минуты, проведенные с тобой…
Пальцы… безвольно волочась по махровому полотенцу, оказываются бессильны перед гравитационной аномалией, неудержимо влекущей их туда… В темную пульсирующую Вселенную…
— Покажи мне себя. Как мужчину…
— Треньк!
Знакомые контуры на экране. Касание по диагонали. Большой… Иначе и не уместился бы так… Кажется, что кожу обжигает жаром от касания. Еще. И еще… Вверх. И сразу вниз. Великолепный. Крепкий. Незабываемый.
— О! — пальцы нашли центр, сразу же поразив мишень. Сдерживаться не имеет смысла. Во всей галактике существует лишь комнатка, озаренная ночником, да крохотная палатка с фонариком.
— Еще!
Кулак охватывает мужественность, яростно оттягивая кожу. Камера близко, головка, как перезревший азербайджанский томат, так и норовит выпрыгнуть с экрана… Попробовать его на вкус… Позволяя войти сочной сфере в рот…
— О-оу!
Рот наполняется слюной. Пальцы сами по себе собирают ее с губ… Доставляя к клитору… к соскам.
— Приласкай его!
— Поглаживаю тебя, по всей длине, нежно и медленно… Рукой в бархатной черной перчатке…
— Я помню, как ты умеешь это делать.
— Как?
— Бесподобно! Продолжай!
— Бархат охватывает тебя снизу… Я потираю, прихватываю, перебираю… Тебе же нравится, когда мамочка так заботится о бельчонке? Играет с его орешками?
— О да!
Уделять внимание себе и набирать одновременно текст неудобно. Нужно либо время… либо дополнительный стимул.
— Пришли еще фото!
На этот раз на экране вид снизу. В анатомических подробностях. Увы, но градуса к возбуждению они не добавляют.
— Чудесно. Я выдою моего мальчика, как буренку. Заставлю сладко кончить…
— Прости! Возвращаются спутники. Жаль, не успел! Придется ночью под сосной!)) Не волнуйся, переписку сотру.
Вот так! Мужчины! Алина отбросила в раздражении телефон на подушку.
— Дзинь!
— Дзинь!
— Дзинь!
— Дзинь!
Сообщения посыпались как крупа из прогрызенного мышами мешочка.
Что еще такое?
Она развернула смартфон.
Диалоговое окно с Грогги оказалось пусто. Артем, как и обещал, удалил текст у обоих участников переписки.
— Какого ж хрена???
Она смахнула окошко чата в сторону.
Первое, что бросилось в глаза, — финальное сообщение, набранное крупным, кажется, даже готическим шрифтом:
— Я кончил!!!
— Три восклицательных знака… — безотчетно прокомментировала Алина под нос.
— Дзинь!
— Мамочка… Посмотри, что ты сделала со своим бельчонком!
— Дзинь!
На фоне смятого постельного белья узкие бедра… Поникший мужской хоботок… Сделавший много беспорядка вокруг… Пятна, пятна, пятна повсюду… Комок белоснежного семени прямо у колена… Густой, видно даже на фото…