Он задумался и замолчал.
— А вот в том, что грядет…
— Что… грядет? — Алина с замиранием сердца смотрела на деда, будто от его ответа зависела вся дальнейшая жизнь.
— Испытание грядет, — немного скрипучим и почти назидательным тоном откликнулся Ахрим. — Твоя душа уже трепещет в его ожидании. Уповает и страшится. Пройдешь его, — и приходи сюда, отец Василий тебя, как есть, исповедует. Не пройдешь… Тут и говорить нечего. Есть, конечно, еще отец Гермоген… Но к нему я б тебе ходить не советовал. Без крайней-крайней нужды, так точно.
— Почему?
Свет в храме лился только от окон, расположенных высоко, и она не могла видеть внутренней борьбы на лице дьякона.
— Потому, девонька, и священники ой какие разные бывают… Не станет Гермоген тебя исповедовать… к причастию святому готовить… месяцами… Не возьмет за руку, не…
Ум Алины ухватился, как за соломинку, лишь за первую фразу… Не станет исповедовать… Выходило, что вовсе не обязательно рассказывать о всех прегрешениях… Раскрываться, хоть и священнику, но мужчине…
И все же она переспросила:
— А как же… тогда?
Но вот беда, Ахрим ее вопрос понял совсем по иному.
— А так, милая. Возьми-ка вот свечечек, укрой головку платком… Да хотя бы шарф повяжи, да ступай, поставь за здравие мужей своих… Да и возвращайся домой… А я тут присмотрю за твоими свечками… Помни, страшен сон… Да милостив Бог.
«Мужей своих», — Алину покоробило, будто кто-то посторонний, чужой, уже проник в ее заветную тайну. Слова о таинственном Гермогене запечатлелись в ее памяти, словно оттиск печати на гербовой бумаге.
Она приняла из рук деда свечи, самые простые и неказистые.
— Справа от прохода к алтарю, под образом, за здравие, а слева значится, — за упокой души. Помяни родственников, ушедших в царствии небесном. Охрани ныне пребывающих долу, близких.
Старик еще что-то шептал в спину, но она уже поднесла тоненький фитилек к едва теплящейся лампадке. Язычок пламени заплясал охотно, разгоняя ворохи теней по углам. Алина увлеклась, с детской непосредственностью поджигая фитили, оплавляя торцы свечек и пристраивая их надежно в гнездах подсвечников. Лица Альберта и Артема стояли перед ней, и с каждым огоньком надежда в сердце крепла, превращаясь в уверенность. Когда пришла пора пересечь проход, в пальцах оставалась последняя неизрасходованная свеча. Она наспех помянула всех усопших родных и устремилась к выходу. По пути, словно поганый приставучий слепень, ее вдруг ужалила подлая, крамольная мыслишка… «А если бы пришлось выбирать… кого спасти… кем пожертвовать?» Но Алина отмахнулась от нее, как от надоедливо трещащего над ухом жука.
По пути к такси, как могла, привела себя в порядок.
Ахрим выполнил обещание, дождавшись, когда свечки догорят, попутно молясь о здравии всех незнакомых ему пассажиров поезда.
Напоследок, звякнув увесистой связкой ключей, пробормотал:
«Прости Господи… Не подумав ляпнул… про Гермогена-то… Каленым железом он бесов-то… Вот только не всякий… с такой выжженной душой… жить-то сможет».
Глава 25. За здравие
25. За здравие
Вопль Лены с заднего сидения заставил подпрыгнуть не только Алину, но и таксиста. Приора опасно вильнула, едва протиснувшись между синей маздой и отбойником.
— Зачем так кричишь, а?
Водитель саданул обеими ладонями по баранке.
Но юная пассажирка не обратила на реплику ни малейшего внимания.
— Мама! Артем! Артем звонит!
Известие окатило как солнечный теплый дождь. И тут же на смену восхитительному ощущению облегчения пришло другое. Темное. Мрачное. Невозможно трагическое.
Картинка, как патологоанатом достает из окоченевших пальцев аппарат с разбитым, но уцелевшим экраном. Глаза за безразличными стеклами очков пробегают по строчкам записной книжки… Останавливаются на кратком «семья. жена», возвращаясь от расположенного чуть ниже «семья. мама». И кто знает, может там же, рядом, в повидавшем все на своем веку поддоне из нержавейки, уже покоится и второй телефон.
«Чур меня!» — стряхнула оцепенение Алина. — «Страшен сон, да милостив…»
— Живы-здоровы, мам! — импульсивно рассмеялась, сквозь слезы, дочь. — Оба!
Алина выдохнула так глубоко и длинно, будто во что бы то ни стало, любой ценой стремилась избавиться от старого, затхлого, застоявшегося воздуха. Воздуха, пропитанного болью и отчаяньем.
— Ты чего молчишь, ма? — девушка разрывалась между трубкой и желанием услышать голос матери.
Легкие схлопнулись, в глазах поплыли круги от недостатка кислорода. Так уже случалось в детстве, когда, поскользнувшись на горке, грянулась, как доска, на спину. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Алина согнулась, заходясь в долгом болезненном кашле.
— Да что с тобой сегодня? Вот приедет папа, расскажу ему… Пусть отправляет тебя в санаторий, а то совсем уже расклеилась!
— Ничего… ничего… Это я так… радуюсь, — выдавила из себя Алина.
Но дочь уже не слушала, во всю щебеча по телефону.
Таксист ободрал немилосердно. В другое время Алина дала бы отпор наглецу, но сегодня сил решительно не осталось. Лифт в подъезде оказался отключен, и ей пришлось подниматься с паузами, успокаивая поминутно частящий пульс.
Приятная новость легла, как бальзам на рану, но, одновременно и расслабила. Ленка давно уже взлетела в квартиру, и теперь гремела сковородками на кухне, прижимая телефон к уху.
— Омлет будешь?
Алина неопределенно крутанула запястьем. Омлет, так омлет. С трудом стянула с себя верхнюю одежду, избавилась от обуви, прикорнула на банкетке в прихожке. Потянуло в сон, да так, что голова перевесила, клюнув вперед.
— Я, пожалуй, прилягу пока.
Дочь уже сообщила, что Альберт пошел договариваться насчет транспорта, что его телефон как раз пострадал в аварии, при полете с верхней полки угодив точнехонько в край стола. Хотелось, конечно, услышать голос Артема, но не рвать же трубку из рук…
Проснулась она уже ближе к вечеру, обнаружив, что заботливо укрыта пледом. На этом, правда, забота и завершилась. Кое-кто не спешил метнуться на кухню, чтобы накормить, да и наполненная ароматная ванна ждала своего часа где-то в параллельной реальности.
«Как же легко мы забываем свои обещания, — резюмировала Алина, вспоминая себя перед образами, — чего только не сулим в обмен на избавление от невзгоды, а на деле…»
— Проснулась? Перезвони на телефон Артема. Папа с тобой хотел поговорить.
Лена просунула голову в створ приоткрытой двери. В образовавшейся щели виднелась изрядно растянутая фланелевая пижама.
— Прохладно, — в никуда бросила реплику Алина. — И телефон разрядился… Дашь свой перезвонить?
— Канешна, — коверкая слово, отозвалась дочь, — держи!
Смартфон шмякнулся на подушку, светясь экраном.