– Я никогда никого не убивал, я лишь пытался убить Дамблдора, но уже тогда мои попытки тяжело было назвать упорными. Это то, что я говорю своему отражению в зеркале, когда у меня случаются очередные неприятности. Я не был убийцей! Я помог Пожирателям смерти попасть в Хогвартс, и за это, и за все смерти, виной которым послужил мой поступок, я буду сожалеть всю жизнь. Я сделал всё, что мог, чтобы не следовать за Тёмным Лордом, но всё же меня посчитали одним из его верных слуг. Я не мог уйти, чтобы присоединиться к светлой стороне, просто потому что он убил бы мою, ни в чём не повинную, мать, – он помешал содержимое кастрюли на плите и вздохнул.
– После битвы за Хогвартс меня посадили в тюрьму и оставили там на шесть месяцев… Я ни с кем не разговаривал, не получал писем, в один момент от отчаянья я подумал, что волшебный мир запер меня и выбросил ключ, забывая о мерзком Пожирателе. Мне было семнадцать, я находился в тёмном сыром помещении, меня кормили гнилыми отходами, а тюремная роба, из-за постоянной солёной воды и воздуха, очень скоро истлела прямо на мне. Крупицами общения можно было назвать лишь те моменты, когда я слышал, как кричат другие заключенные, когда приходила их очередь быть избитыми до полусмерти. Авроры отнюдь не были гостеприимными хозяевами. Когда меня наконец забрали на слушание в Визенгамот, у меня было такое количество неправильно сросшихся костей, что я не мог нормально ходить, я сгорбился, я был буквально запёкшимся в грязи, и сейчас даже не хочу вспоминать, чего мне стоило полностью избавиться от тюремного запаха.
Драко провёл рукой по волосам, наслаждаясь их относительной чистотой по сравнению с тем, что было раньше. Козима откашлялась, заставив его поднять на неё глаза.
– Я видела фото в «Пророке».
– Наряду с предвзятыми и вымышленными комментариями, без сомнения, – огрызнулся он, – Меня затащили в зал суда, где всё было так ярко освещено, что мне стало физически больно. Меня окружили плотным кольцом конвоя, боясь показать присутствующим, на что я стал похож, оказавшись под стражей победившей светлой стороны. Я не мог заставить себя поднять глаза, я просто сидел и ждал, когда же очередной бравый аврор уведёт меня в мою камеру. Чтобы вернуть меня к заслуженному наказанию и в мой личный ад.
Он замолчал и закрыл глаза, чувствуя, как подступают непрошеные слезы. Он помнил всё о том судном дне. То, как жесткий, обшарпанный деревянный стул больно впивался в его тонкую и воспалённую кожу, как до кровоподтеков в запястья врезались тяжёлые цепи. Он помнил, как непривычно было оказаться в тёплом помещении, заполненным людьми. Даже в такой тяжёлый момент он осознавал, что, покрытый грязью и ветхими лохмотьями, выглядит жалко и мерзко. От непрекращающейся пульсирующей боли в спине он никак не мог сосредоточиться на голосах, сухо выносящих вердикт его поступкам.
Внезапно сквозь поток шальных мыслей, в голову проник чей-то смутно знакомый голос. Он из последних сил зажмурился, молясь всем известным божествам, чтобы этого человека не было здесь, чтобы он не видел его сломленным и слабым. Но какое дело было богам до жалкого Пожирателя. Гарри чёртов Поттер никуда не исчез из зала суда и не прекратил свою речь. Избранный видел своего поверженного соперника, смердящего и дрожащего от любого громкого шороха. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, никуда не исчезнувшее смущение заполнило каждую клеточку тела Драко. Только раз он осмелился поднять на Поттера глаза и тут же пожалел об этом. Мальчик, которого он знал и полюбил ещё в школе, был уже не мальчиком, а мужчиной. Он возмужал, его одежда, хотя и не соответствовала былым стандартам Малфоя, была чистой и элегантной, цвет мантии эффектно подчёркивал зелень его глаз. На краткий миг тёплое чувство поднялось где-то в районе солнечного сплетения и побежало по всему телу, грея и оглаживая израненное тело и душу арестанта. Когда Гарри вновь заговорил, и их глаза встретились, Драко потребовалась вся его сила, чтобы не отвести взгляд.
– Когда Поттер попросил слово на моём слушании, я был уверен, что он хочет ещё раз, прилюдно, описать и вспомнить все мои прегрешения. В школе мы были непримиримыми соперниками. Хотя, какое это имело значение, если меня всё равно ждала та же камера в Азкабане. Практически в начале его речи я потерял сознание, то ли из-за общего истощения организма, то ли из-за одолевающих меня чувств и эмоций. Как потом рассказывала мне мать, никто не посмел выступить в суде в мою защиту. Голос Гарри Поттера стал единственным, просящим о пощаде для Пожирателя, единственным, кто увидел и разгадал все мои попытки поступить правильно. Было трудно и странно осознавать, что твой извечный соперник и враг знает тебя лучше, чем кто-либо другой в мире. Когда я очнулся в больнице Святого Мунго, врачам пришлось заново переломать и вправить мне все кости… Двадцать семь костей. Я провёл в больничной койке три месяца, получая лечение как физическое, так и психологическое. Ко мне никто не приходил, даже моя мать, которая находилась под домашним арестом. Целители не были согласны с мягким и неверным, по их мнению, решением Визенгамота, они едва ли обмолвились со мной словом, не считая меня за человека. Хотя, должен сказать, работу свою они выполнили идеально – после лечения я был совершенно здоров.
Он снова сел, устав кружить по комнате.
– Когда меня выписали, я смог вернуться домой в поместье, место, навсегда запятнанное тьмой, которую принёс с собой Тёмный лорд. Каждая из многочисленных комнат хранила мрачные воспоминания, и я не хотел оставаться там, жить и дышать ими, но я не мог позволить себе уйти, так как все деньги ушли на выплату штрафов, а оставшиеся активы заморожены Министерством. Отец умер, когда я был в больнице Святого Мунго, у меня даже не было возможности попрощаться с ним. Вскоре после этого умерла и моя мать, оставив меня совсем одного. В Англии мне было трудно найти себе хоть какую-то работу, ведь теперь я стал парией. Люди беззастенчиво плевали в меня и кричали, осыпая язвительными проклятиями, когда я проходил мимо. Несколько раз на меня нападали, но хорошенько избить получилось лишь раз. «Пророк» некоторое время ходил за мной по пятам, выжидая, когда же я вступлю в контакт с подпольными Пожирателями смерти, и делая предположения, что я пытаюсь встать во главе очередного культа Чистой крови. Поэтому через некоторое время я вообще перестал выходить из дома, вскоре обнаружив, что он всего лишь ещё одна камера, только побольше и потеплее, – он снова сглотнул, не глядя на примолкшую собеседницу.
– В определённый момент, я стал всерьёз подумывать о самоубийстве, у меня больше не было сил бороться, я был совершенно одинок и будущее не выглядело хоть сколько-то светлее настоящего. Я просто не мог больше выносить одиночества. Разбирая мамины вещи, я нашел экземпляр «Пророка», а также «Придиры» времён моего судебного процесса. Я прочёл оба и снова чуть не потерял сознание. «Пророк» изобразил мой суд как фарс, и вновь посыпались обвинения, что на Поттера наложили Империо. Ни одного озвученного Поттером аргумента в мою защиту опубликовано не было, лишь пара предложений о статусе Золотого мальчика и его непоколебимом влиянии на Визенгамот. «Придира», с другой стороны, дал очень откровенный репортаж, изложив одни лишь факты. В нём слово в слово перечислялись показания Гарри. Я вырезал и сохранил статью, и этот газетный лист придал мне надежду. Поттер всю свою жизнь противостоял стольким вещам и заступился за меня, чтобы дать мне шанс измениться. Как я могу упустить этот второй шанс? Я поклялся, что изменюсь и использую эту возможность, чтобы помогать другим и заниматься тем делом, которое будет по душе. Я покинул Англию и свою прежнюю жизнь, и путешествовал по миру, живя от зарплаты до зарплаты, жертвуя деньги из всех тайных хранилищ родителей различным благотворительным организациям. Путешествия подарили мне покой. В течение пятнадцати лет мне удавалось избегать Англию, её идиотов-репортёров и тяжёлых воспоминаний, я отчаянно надеялся, что к моему возвращению люди забудут мою историю. Очевидно, зря.
После продолжительного молчания, Драко заговорил снова.