— Тартарарррры! — Алла снова прорычала, продолжая шутливо пугать руками Борьку. Тот молчаливо улыбался.
Меж тем Александр Павлович по-хозяйски выудил из кармана лампочку и вкрутил ее в свисавший с потолка старый абажур.
Вспыхнул свет, заставивший всех зажмуриться. На самом деле не яркий, потому что глаза к нему очень быстро привыкли.
— Ничего, сейчас окошки ототрем, еще светлее станет. А то до ночи далеко, — сказал завхоз и объявил женщинам, что принес разный инвентарь и тряпки, чтобы они могли немного навести здесь порядок.
Оставив Борьку под присмотром отца, Алла вместе с соседками отправилась на улицу мыть закопченные подвальные окна. На улице дул сильный ветер, пахло гарью. К своему удивлению, крохотного оконца в стене со своей стороны Алла не нашла.
— Там нет никакого стекла, — доложила она, вернувшись.
— Как нет? — удивился отец и посмотрел на окошко. — Может, ты не к той стене подошла?
— К той, — ответила девочка.
Когда все, кто был рядом, посмотрели на Аллу, ей на секунду подумалось, что сейчас опять посчитают, что она что-то сочиняет, «Врушка Чокнутая».
Положение спас Александр Павлович.
— Это ложное окно, — пояснил завхоз. — Снаружи замуровано. Я еще прежде заметил. Непонятно зачем его сделали. Может, перестраивали дом и заложили кирпичами...
— А почему не темное? Будто светится? — спросил внимательный отец.
Стекло и правда, как теперь обратила внимание девочка, отнюдь не казалось темным. Скорее чуть-чуть блестящим.
Так вот что заставило ее посчитать окошко странным! Оно чуть-чуть, почти незаметно, блестело даже когда в подвале было мрачно и темно.
— Светится? Разве? — пожал плечами завхоз и подслеповато прищурился.
— Возможно, вместо стекла кусок старого зеркала вставили, — продолжил рассуждать отец. — Или фольгой заклеено. Вот и отсвечивает.
Найдя объяснение, он больше про окошко не говорил. И никто не говорил, будто сразу забыли. Только Алла продолжала думать о нем. Как перед тем, когда ее сморил дневной сон. Ей казалось необычным, что окошко действительно, странным образом будто светится изнутри, словно за ним включен тусклый фонарь.
Чтобы воображение снова не разыгралось слишком сильно, Алла прижалась к отцу.
— Папа, а ты был дома?..
Правильнее было сказать — там, где раньше был дом. Но Алла не могла сказать по-другому. Ведь она еще не видела своего сгоревшего дома.
Он погладил ее по голове.
— Был, дочка.
— А ты не видел, может быть, там остались какие-нибудь мои... — Она посмотрела на Борьку, — наши игрушки?
Папа вдруг встрепенулся.
— Аллочка, я совсем забыл, — сказал он и, хитро подмигнув, полез во внутренний карман.
Девочка задохнулась от радости. Она ожидала увидеть какую-нибудь свою игрушку. Лучше всего мамину кошечку! Неужели она чудом уцелела в пожаре, и папа ее нашел?!
Но он вытащил... солдатика для Борьки и блокнот с отрывными листами белой бумаги на пружинке, а к нему автоматический карандаш с тонким стержнем, который не нужно было точить.
— Вот, нашел на улице,— сказал он. — Кто-то потерял. Нелинованный, для рисования в самый раз. Я же знаю, как ты любишь рисовать. Совершенно новый и чистый. Даже удивительно, как он мне на глаза так попался, что я на него не наступил. И карандаш рядом — удивительно...
Алла едва сдержала слезы.
Как же ей теперь — именно теперь! — нужна была хоть какая-то игрушка из тех, что у нее были! Не обязательно кошечка — любая другая. На память о маме!
Когда папа начал рассказывать соседским женщинам о том, как пытался на пожарище отыскать какие-нибудь вещи, которые могли бы чудом уцелеть, Алла прислушивалась к каждому его слову. Он ничего не нашел. Ничего не осталось. Ни мебели, ни одежды, ни, тем более, такой мелочи, как фотокарточки, которых теперь вовсе нет ни одной.
Он с сожалением говорил о том, как постоянно собирался выложить фотографии в Интернет, хотя бы в какое-нибудь онлайновое хранилище, да все было некогда этим заняться. Да, впрочем, что теперь говорить, когда поздно...
Слушая отца, девочка вспомнила их большой семейный портрет, в рамке, всегда стоявший на комоде: мама, уже больная, сидит в кресле, Борька — младше, чем сейчас, — у нее на коленях, а Алла вместе с папой стоят за ними. И еще никто не знает, что скоро их останется трое.
Поняв, что больше нет даже фотографии, которая могла бы напомнить о маме, Алла заплакала уже по-настоящему — а, чтобы никто не заметил, повернулась к стене, видя перед собой одно только странное окошко.
Глава 2
В которой Алла узнает, что крохотное окошко — это сам ая необычная дверь , которую она когда-либо видела.
Пришла ночь, но Алла никак не могла уснуть. То ли выспалась днем, то ли мешала лампа, которая была едва прикрыта колпаком из грубой ткани — ее оставляли включенной, чтобы Борька и другие маленькие дети не пугались, просыпаясь среди ночи, и никто не оступился в кромешной темноте. Свет назойливо бил в глаза, вполне достаточный, чтобы почитать книжку, не боясь испортить зрение. Разве что, не стоит этого делать лежа. Но некому ворчать, все вокруг спали, и их крепкому сну можно было позавидовать.
Правда, книжки у Аллы не было. Но она вспомнила о блокноте, подаренном папой. До сих пор так и не воспользовалась им, спрятав под матрац вместе с карандашом и телефоном.
Изображу-ка я...
Сначала она захотела нарисовать по памяти свою любимую игрушку, кошечку, но передумала — чего расстраиваться лишний раз.
Лучше изображу-ка я...
Алла задумалась. Но никаких идей в голову не приходило.
Тогда она посмотрела на окошко и снова подумала о том загадочном и полном чудес мире, который мог бы существовать за мутным стеклом — мире, где не бывает горя и печалей, который она пыталась вообразить, когда днем так же долго глядела на это странное маленькое окошко, перед тем как уснуть.