Утром после омовения Джин взял у мен мой заплечный мешок и молча, пошел впереди, заслоняя меня от ветра.
Я взял с собой карту достопочтимого аль Хорезми, но она оказалась не точна и часто я правил ее, в силу своих скромных возможностей. Так однажды на месте, где должен был быть оазис, не было ничего: ни колодца, ни финиковых пальм.
Правда, там были такие же обманутые путешественники. Купцы из Согдианы, они кинулись мне в ноги умоляя спасти их.
— О, Небо послало нам, тебя неизвестный праведник, твои молитвы о воде непременно достигнут ушей всевышнего, не то что наши, произнесенные грешными устами.
— Увы, я не дервиш. И молюсь даже не так часто, как вы.
— Нет, странник, на тебе белая чалма, совершившего хадж, и твои молитвы действительно будут исполнены первыми.
Я слышал, как за спиной Джинн ехидно закашлялся. — Вы тоже обмануты картой?
— Нет, праведник, здесь еще полгода назад была вода, и пальмы давали тень и пищу. Но, аллах наказал наш караван, и вода ушла, а с нею и жизнь. Как раз наступает время намаза, о, праведник, посланный нам небом.
Конечно, мы растеплили молитвенные коврики, встав на них, обернулись лицом к аль-Бэйт аль-Хараме.
Мой друг, последовал нашему примеру, но бормотал он не слова молитвы, а следующее богохульство:
„Да когда-то я защищал диплом по ирригационным системам. Что-то здесь не то. Колодец не засыпан, пальмы еще не высохли до конца. Вода ушла, а вот куда, хорошая задачка для джинна“.
После намаза Джинн схватил мой дорожный мешок и, не церемонясь, стал выбрасывать мои скромные пожитки и книги.
— Что случилось мой беспокойный друг.
— Помнишь, как мы находили воду с помощью веточки лозы?
— Конечно, о дивный виноград в саду Мируэрт, сладкий, как ее поцелуи, стройный как ее стан.
— Ну, завелся, — грубо прервал меня Джинн. А вот и она. Жди, думаю до следующего поклонения богу, я успею.
Он расстелил карту и приложил к ней веточку лозы. Волшебный кусок животворного дерева, медленно и неохотно показал на юго-восток. Мой друг довольно рассмеялся и исчез.
Еще не раз и не два преклонял я колена, взывая к небу и тому, кто владеет и тем и этим миром.
На рассвете следующего дня, что-то тихо зашуршало, и все правоверные кинулись к колодцу.
— Чудо, о, великий, ты сотворил Чудо!
Уже когда между нами и караваном были сутки пути, Джинн, наконец-то признался.
— Лоза не подвела. В километрах двухстах стоит кишлак. В праздник Навруз, один из пахлеванов победил другого в поединке. Затащил огромный валун в гору, и закрыл им слабый ручеек. Вода нашла себе новый путь, в другую пещеру. И оттого колодец в оазисе высох. Ну, скажу тебе, мне пришлось попотеть, чтобы сбросить тот валун и открыть путь ручейку. Да, давно я так не смеялся. Хотя и ты бы догадался, если бы меньше бил поклоны. Но, согласись, я сделал это быстрее. А вся слава досталась тебе.
— Чтобы ты смог, если бы не волшебная лоза? — улыбаясь, спросил я.
Джин заскучал. Все чаще ворчал и на меня, и на дорогу.
Не знаю, чего ему не хватало, дорога наша пролегала среди возделанных полей и ухоженных садов. Чистые арыки, приветливые дехкане. В вечерней прохладе, на мягких курпачи, они угощали меня прозрачным виноградом, ароматными персиками и внимали моим юношеским стихам. И слыша вздохи из женской половины дома, я снова возвращался в мою юность.
Но это была моя слава, а не Джинна. Он торопил меня уйти из гостеприимного дома. И я следовал за ним.
„Ах, Странник, если бы не твоя патологическая честность, как славно бы мы зажили при дворе какого-нибудь шаха или просто эмира. Ты был бы визирем, я твоим помощником“.
Так он ворчал всю дорогу, пока не увидел, величественные стены Синбадистана.
Благословенны небеса, дающие нам силы преодолеть путь. Как только стражники впустили нас в город, мой джин исчез. Но через мгновение появился, высыпав мне в ладонь, горсть серебра, он, пообещав вернуться, исчез.
За полновесные синбады я снял комнату в караван — сарае, тишина, перо и бумага, вот и все, что мне было надо.