— Слушай, — перебил Турецкого Вячеслав Иванович, — а вдруг у него там и впрямь того, любовь? Да и деньги на лечение бывшей жены он, насколько я знаю, давать продолжал. Тамара Владимировна поначалу отказывалась — так стал напрямую переводить на счет Регины Михайловны.
— Какая еще любовь при больной жене, которой к тому же обязан, можно сказать, всем?! — Меркулов возмущенно уставился на Грязнова.
— Э-э-э. Стоп! Брэк, господа, — рассмеялся Турецкий, которого всегда забавляло вечное противоречие по части нравственности между гуленой Славкой и праведником Костей, полагавшим к тому же, что его, Александра Борисовича Турецкого, в этом отношении испортил и продолжает портить не кто иной, как Грязнов-старший. — Вернемся к нашим баранам, а то коньячок вот-вот кончится! — напугал друзей Турецкий. — Итак, давайте рассмотрим нынешнюю ситуацию, времени и правда мало.
— Черт! — выругался Меркулов. — А мне, между прочим, еще на работу возвращаться… Ладно, давайте дальше, и побыстрее.
— Теперь моя очередь, — оповестил Турецкий. — Итак, на сегодняшний день путем оперативной слежки установлено: Татьяна Николаевна Монахова, покинувшая сразу после заключения брака с Владимиром Александровичем Кропотиным место своей службы; ведет тем не менее весьма активный образ жизни. С того момента, как за ней было установлено наружное наблюдение, ни одного дня в стенах кропотинского особняка целиком и полностью наша фигурантка не провела. Помимо ежедневных встреч с Юрием Березиным, которые происходят на ее прежней квартире в разное время в течение дня и длятся по два-три часа, госпожа Монахова за прошедшие почти пять дней трижды побывала на фирме своего супруга. Один раз — в его отсутствие. Вечерами мадам чаще всего отправляется в казино, которое через подставных лиц — ты, Костя, сам это проверил — принадлежит не кому иному, как генералу Березину.
— В сущности, — вставил хмуро Меркулов, — одного этого уже достаточно, чтобы отстранить его от должности.
— Ага! — насмешливо кивнул Турецкий. — А камешки пусть и дальше плывут себе за рубеж — прямиком к нашим лучшим друзьям.
Ответить Константин Дмитриевич не успел, поскольку у Турецкого неожиданно резко заверещал мобильный и тот, извинившись, извлек из кармана телефон.
Некоторое время Александр Борисович слушал молча, но друзья, прекрасно его знавшие, моментально насторожились: по тому, как напряглось лицо Турецкого, каким жестким стал его взгляд, оба поняли — случилось нечто непредвиденное.
Никаких вопросов, после того как связь была отключена, они не задавали.
— Вот суки. Ну су-уки! — Турецкий шарахнул кулаком по столешнице, но, тут же взяв себя в руки, сухо произнес. — Только что стреляли в Тамару Владимировну Кропотину-Березину. Ранен Щербак, у нее, конечно, шок, но цела.
— Что с Колей? — тихо поинтересовался Слава.
— Денис говорит, что все обойдется, он сейчас в больнице, поехал с Николаем, срочно вызвав к Тамаре Владимировне Демидова с Севой.
— Когда это случилось? — Меркулов поднялся со своего места и, уже стоя, на ходу, допил оставшийся в рюмке коньяк.
— Час двадцать назад, — ответил Турецкий, покосившись на часы.
— Наглые, сволочи, можно сказать, средь бела дня. Какие подробности?
— Подробностей негусто, знаю только, что стреляли возле дома, в котором расположена их городская квартира, киллер, похоже, скрылся. Зачем туда отправилась Тамара Владимировна, как именно все происходило, в деталях Денис расскажет позже, когда Николаю пулю извлекут. Слава Богу, из предплечья, из мягкой ткани. Это все!
— Ну, кто как, а я по коням. У меня сегодня Поремский дежурит, пошлю его на место действия, пусть разберется. Дай-ка мне твою трубу, Саня, моя в комнате осталась…
Турецкий молча кивнул и протянул Меркулову свой мобильник.
Сутками позже буквально окоченевший от ледяного ветра, которым его встретил Якутск, Филя Агеев сидел в милицейском «уазике» ископаемой, как определил про себя он сам, модели. «Уазик», подпрыгивая на невидимых выбоинах, мчал по широким просторным улицам, застроенным деревянными то ли домами, то ли бараками.
В Якутске Агеев был впервые в жизни. Стояло раннее утро, и, пытаясь вслушаться в болтовню встретившего его в аэропорту земляка каких-то знакомых Паши Котова, лейтенанта одного из РОВД города, Агеев испытывал смутное чувство вины перед говорливым коллегой: встать в такую рань по эдакой холодрыге, чтобы встретить московского гостя, даже приблизительно не зная, за каким лешим того принесло сюда.