— Нет. Точнее, пока нет. Но, скажем, мне это чертовски надоело. Так что, доброго вам утра, дорогой капитан, и до свидания! — сказала я, вскинув голову, запахнула халат и уже хотела вернуться в дом. Но в эту самую минуту на пороге возник Газета и спросил, радостно улыбаясь:
— Газеты есть?
— Фашисты идут, — прошептала я, делая ему знак исчезнуть, но даже краткого выступления Газеты оказалось достаточно, чтобы вернуть Шамира.
— О! Вас-то я и ищу! — не взглянув в мою сторону, он подошел к Газете, пожал ему руку и бережно повел обратно в дом. Газета сразу же к нему расположился.
— К вашим услугам, — сказал он, остановившись рядом с диваном, щелкнул каблуками и откозырял. — Газеты есть?
Шамир с надеждой сел рядом с ним.
— Габи, может, пойдете, наконец, оденетесь? Вы же простудитесь… — сухо сказал он. Спорить не приходилось. Хватит и того, что я скрыла от него, что Газета здесь в доме. Я не могла остаться, чтобы не дать Газете рта раскрыть. Одеваясь с рекордной скоростью, я пыталась сообразить, что может Газета рассказать Шамиру. Теперь мне стало ясно, где он видел Веру Курт. В психбольнице, куда Рут и моя дорогая мамочка его упрятали. Но достаточно ли этого, чтобы объяснить убийство дочери доктора Курт во дворе у дедушки? И что вообще понадобилось госпоже Курт-младшей в дедушкином доме? Может быть, что-то, о чем пронюхала ее мать?
Пять минут спустя я вернулась в гостиную одетая. Лицо Шамира изменилось до неузнаваемости. От довольного и спесивого выражения, с которым он встретил Якоба, ничего не осталось. Сейчас он был сбит с толку не меньше, чем сидящий рядом с ним человек.
— Так что же вы видели позавчера ночью во дворе Макса? — снова попытался сыщик выудить информацию из безмятежно улыбавшегося Газеты. — Нет! Не тогда, когда вас собрали на венском вокзале! Позавчера! Позавчера во дворе Макса! Нет!!! Не тогда, когда вас всех строем вели на смерть, а у вас не было ботинок, и вы шли босиком по снегу. И не тогда, когда офицер застрелил вашу мать, и не тогда, когда в центре города вывесили фашистское знамя. Расскажите мне только то, что вы видели, когда нашли во дворе женщину и перенесли ее в свой домик, хорошо?
— Вы напрасно тратите время, капитан, — с облегчением сказала я. — Не видите, с кем имеете дело?
Не отвечая мне, он вытащил снимок и сунул его в лицо Якобу:
— Вы знаете эту женщину?
Газета схватил снимок и, сдавленно рыча от ярости, разорвал его на маленькие кусочки.
— Что это с ним?
— Вы вывели его из себя, — я поспешила обнять Газету за плечи. — Тише, тише, — с напускной враждебностью произнесла я, укоризненно глядя на Шамира. — Капитан, одного сердечного приступа вам мало? Оставьте его в покое. Человек малость не в себе.
Шамир встал и, не говоря ни слова, вышел. Я услышала, как он завел полицейскую машину и выехал на узкую улицу. Интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы узнать, что общего было у Сары Курт с моим дедушкой? День? Полдня? И сколько времени пройдет, пока он узнает, что эта самая Сара Курт звонила мне недели две назад? От чего я пытаюсь защитить дедушку?
Оставив Газету в папином кабинете с пачкой журналов больничной кассы «Маккаби», я вывела Бой на утреннюю прогулку. Улица была пуста, прохладный ветер раскачивал обнаженные палисандровые деревья. Нужно задуматься всерьез, попытаться разговорить дедушку и наконец-то рассказать всё Душке, может, он предложит что-нибудь дельное.
Большая тень, скачками приближаясь ко мне, упала на дорогу. Резкий порыв ветра хлестнул меня по лицу, и я услышала, как в страхе заскулила Бой. Что-то тяжелое и мохнатое толкнуло меня на тротуар, и я провалилась в бездонную темноту.
Потом была тишина. Полная тишина. Я была погружена во что-то мягкое, как шерсть, а вокруг меня был туман. И вдруг ужасная боль вырвала меня из забытья. Острый плуг вгрызался в мое тело, терзая его.
— Эй, Габи! — произнес кто-то в непосредственной близости от очага боли. У меня не было сил ответить. Плуг продолжал двигаться, творя во мне разрушение.
— Она открыла глаза, — сказал другой голос.
— Как вы себя чувствуете, Габи? — спросил первый голос, звучавший как из бутылки, и эхо повторило его слова.
Как мелко изрубленная капуста, — хотела я ответить, но язык, спеленатый болью, меня не слушался. Я с трудом шевельнула головой.
— Хорошо, хорошо, — сказал голос. — Не двигайтесь.
Мои руки почти вросли в холодный асфальт.