— Теперь говори.
— Эрик Фицджеральд Леймс, — отчего-то стуча зубами, пробормотала я. — Из Грос… Гросерби…
Марево над блюдом рассеялось, по воде прошла рябь.
— Смотри.
Серое пятно. Розовое пятно. Зеленое пятно. Большое овальное пятно, которое еще раз пять сменило цвет, прежде чем начало приобретать человеческие черты. Темные глаза. Темные волосы. Прямой нос. Густые брови. Гладковыбритый подбородок с ямочкой…
— Красавец, — хмыкнула гадалка.
За что же вы так со мной, папенька?
Мужчина был хорош. Для Хильды. И по возрасту ей подходил — на вид ему было не меньше шестидесяти.
— Может, вы ошиблись? — Я с мольбой взглянула на гадалку.
— Если ты с именем не напутала, то и я не ошиблась, — сказала она спокойно. — Но ежели сомневаешься, не плати. Убедишься — тогда и долг пришлешь.
Мне не хотелось верить, что это моя судьба глядит на меня со дна серебряного блюда, но и оставаться должницей старой ведьмы я не желала. Бросила на стол пару монет, схватила за руку подругу и кинулась прочь из этого дома.
К сожалению, Хильда не ошиблась. Подтверждение отыскалось в учебной библиотеке, в подшивке «Парламентского вестника» за прошлый год. Дэй Эрик Леймс оказался человеком известным, и когда Милисенте пришло в голову поискать информацию о нем в королевских реестрах, архивариус, едва заслышав имя, подсунул нам эту стопку газет.
С недавних пор в новостных листках появились рисунки: сначала портреты королевы-матери и юного короля, потом пейзажи, а теперь даже в светских хрониках мелькали то наряды дэйны А., то прически дэйны В. Но особой популярностью пользовались «живые» зарисовки с судебных слушаний или заседаний совета.
— Смотри, внизу страницы.
Милисента дернула меня за рукав, но я и сама уже нашла нужную иллюстрацию: ар-дэй Леймс читает доклад. Художник постарался на славу: лицо, прорисованное до мелочей, отражало ум и сдержанность, а весь облик докладчика излучал спокойную уверенность в себе: гордая осанка, высоко вздернутый подбородок… Но это все равно был он — мерзкий старикан!
На глаза набежали слезы, и попытки прочесть саму речь успехом не увенчались, буквы плясали и расплывались. Что-то о земельном налоге и правах арендаторов. Какая мне, впрочем, разница?
С трудом переставляя ноги, поддерживаемая подругой, я добралась до комнаты и тут уже разрыдалась.
— Еще не все потеряно. — Милисента погладила меня по плечу. — Поговори с отцом…
— Нет! — Я села и вытерла слезы. Короткой истерики хватило для принятия решения. — Я не стану с ним говорить. Ты что, не понимаешь, что все уже решено? Я не оправдала ожиданий семьи, шесть лет обучения прошли впустую. И граф Эрик — моя кара. Но отец ошибается, если думает, что я приму это наказание безропотно!
— Что ты задумала, Лисси?
— Я… Я уйду в орден Милосердия! Они никому не отказывают. А чтобы работать в лечебнице для бедных, магическая степень не нужна.
— Уйдешь к сестрам? — не поверила подруга. — Дашь обет безбрачия и откажешься от светской жизни?
— Все лучше, чем выйти замуж за человека в три раза старше меня.
— Вот как? — Милисента в задумчивости присела рядом.
— Да, так, — сказала я твердо. — Раз уж я и без того позор семьи, хуже не будет.
— Хорошо, — кивнула подруга. — Но давай повременим с позором, а? В монастырь ты всегда успеешь, а пока можно попробовать прожить полгода так, как это подобает знатной выпускнице нашего заведения. Тебе ведь полгода осталось до двадцатилетия?
— Полгода и пять дней.
— Не важно. При желании можно и год продержаться. И потратить его на то, чтобы доказать отцу, что ты вправе сама принимать решения.
Я непонимающе заморгала.
— Помнишь, я говорила, что просила дядю Альберта взять меня судовым лекарем на «Стальную чайку»? Ты еще не верила, что он согласится: мол, женщина на корабле и прочие суеверия… Помнишь?
— Конечно, помню.
Забудешь тут! Подруга буквально бредила морем, все уши мне прожужжала, как будет здорово, если дядя, являющийся ее опекуном (родители Милисенты умерли), возьмет ее на свою шхуну. Мне кажется, она не то что лекарем, а судомойкой туда пошла бы.
— Так вот, он согласился!
— Что?
— Он согласился, — радостно пропела подруга. — Через три дня «Чайка» будет в порту Райнэ, и дядя Альберт заберет меня с собой!
— Через три дня?! И ты молчала?
— Лисси, не сердись, пожалуйста!
— Ты собиралась уехать, не дождавшись выпускного бала, и ни слова мне не сказала?