Дух огня вовремя напомнил, что эти двое даже пришибли пару солдат святого воинства — стало быть, куда как выделяются из обычной крестьянской серости.
— Хорошо, затра будет тебе вольная, — ледяным и тихим голосом продолжила их милость. — А пока, пошли оба прочь…
Перевели дух они только внизу у ворот, где два чадящих факела иногда роняли гудящие огненные слёзы. Охотник тоскливо почесал зад, словно тот и в самом деле отведал господской ласки, и покачал головой.
— А могла бы и в самом деле на конюшню… — пробормотал он с опаской.
— Да пойми ты, Лёнчик! — кузнец сгрёб того за грудки, так что ноги чуть не оторвались от выщербленных каменных плит. — Не могу я здесь больше — у меня всё Каменка перед глазами стоит. Хоть в петлю лезь… мы ведь по осени уже хотели с Милкой в ноги барону поклониться да испросить разрешения.
Тот, ошарашенный такой горячностью, пробормотал, что Милка и впрямь молодуха справная. Добавил грустно была, и кое-как отцепил свои лохмотья от кулаков кузнеца.
— Ладно, пошли где-нибудь приткнёмся до утра. Или в корчму?
Ларка вовремя вспомнил, что суме так по-прежнему и оттягивают плечо два медных бруса и серебряный четвертинчик. Потому первым делом направился в каморку управляющего и по совместительству казначея.
К его облегчению, старикан оказался на месте. Задумчиво он стоял у потёртого до прихотливых прожилок дерева конторки-бюро да просматривал с пером в руке какой-то испещрённый цифирью пергамент. На выложенные кузнецом на стол бруски чистой меди взглянул без особого интереса, хотя при виде серебра его задумчивые глаза приобрели какой-то другой блеск. А уж приметив хороший кусок малахита отменного качества, управляющий даже всплеснул руками.
— Откуда на камне скол? — сурово поинтересовался он, когда ничуть не желающий попасть под обвинение в воровстве Ларка потребовал принять всё это в казну по описи.
— Да там желвак был, нарост грязный, — кузнец пальцем нарисовал примерное расположение известковой загогулины. — Я аккуратно отбил его, заодно и проверил качество.
А потом окончательно огорошил строго поджавшего губы старика, который весьма понимал толк в камнях, что малахит этот подарок и лежит на нём доброе напутствие.
— Не вздумай продавать, по любой цене продешевишь, — чуть понизив эдак доверительно голос, добавил он. — Закажи у хорошего мастера чашу или вазу какую для их милости — а из обрезков амулетов и оберегов понаделать, да бус всяких. Уж Гражину-то уберечь любой ценой надо…
Всего на миг вметнулся взгляд старого управляющего, встретившись с блестящими глазами доверительно наклонившегося поближе парня. Старик с задумчивым кивком пробормотал, что в самом деле — от камня хороший дух идёт, чистый. Не ворованный и не добытый в полночь на глухой дороге. Нет на нём ни крови, ни слёз — управляющий, как и большинство в здешних краях, что-то такое чувствовал или умел.
— Завтра их милость баронесса обещала выдать мне вольную, чтоб я отправился в королевскую академию, — старикан удивлённо взметнул брови при таких словах, но затем вздохнул — не верить кузнецу смысла не было — и заметил, что немного денег на дорогу парню в казне таки наскребёт.
И только тогда чуть повеселевший Ларка закинул на себя теперь почти невесомую суму да приобнимая плечи тощего охотника, зашагал по давно проторенному пути — наружу, через двор в ворота, а там недолго прямо и направо, точнёхонько к порогу корчмы…
Глава 2
Вот примерно после таких перипетий судьбы, через седмицу, перед бревенчатым срубом ворот полевого лагеря Королевской Академии Силы и Духа появился плечистый парень в потрёпанной одежде, с крестьянской котомкой через плечо и весьма независимой физиономией.
Надо бы тут отметить, что эта наглая и одновременно смазливая пейзанская морда весьма не понравилась стоящим на посту солдатам — но Ларка (а это оказался именно он) который раз благодарным словом помянул маленькую баронессу Гражину. Наутро выяснилось, что к вольной бумаге и тощему кошельку с пригоршней медяков прилагалось собственноручно написанное её милостью письмецо — оказывалось, что здешний полковник как-его-там приходился баронскому роду Эшле хоть и седьмой водой на киселе, но всё же родственником.
За пазухой на кожаном шнурке временами то подрагивал, то холодил кожу малахитовый амулет — чаровница Ольча, что часто появлялась при баронском замке, питала к кузнецу из дальней Каменки неизъяснимое пристрастие. Но вроде не совсем уж женское — наутро после исчезнувшей куда-то в хмельных парах ночи она неслышно объявилась из укутавшего подножие замка тумана. Одела на уходящего в низины парня собственноручно сделанный оберег, на миг обожгла щёку горячими мягкими губами. А затем исчезла в невесомом седом мареве так же неслышно, как перед тем и прявилась.
Между прочим, из осколка того самого малахита — и как раз с того места, что так Ларке приглянулось. С еловой в камне веточкой… каждый раз как рассматривал, так оторопь брала. Человек знающий ни за что не поверит, что такие диковины просто так в камне рождаются и что их ни с того ни с сего дарят людям бесплотные подземные духи — а уж Ольчу на таких делах и вовсе не проведёшь…
В ожидании, когда к воротам подойдёт здешний полковник с чудным имечком, Ларка расстелил в тенёчке на придорожном камне ветошку да принялся доедать скудные оставшиеся крохи. Лепёшка хоть мало отличалась сухой хрустящей крепостью от пластины слюды, а сало почти совсем закончилось, молодой кузнец втихомолку гордился тем, что по дороге сюда не истратил на соблазны и диковины ни медяка. Чуток еды с собой есть, вода в любом ручье найдётся — а если с водяницей словом ласковым перемолвиться, то ещё и целебная.
Чистому душою человеку любой лесной дух место под ёлкой укажет, где ни дождь, ни сырость не помеха — а хорошему кузнецу в каждой кузне работа на один раз найдётся. Аккурат хватит на хороший ужин да сон на сеновале… Ларка с ухмылкой вспомнил кузнечиху из Семеринки, что на королевском тракте — ладная бабёнка едва до греха не довела, так вертелась вокруг да вроде ненароком задевала то рукой, то крепким бедром… и едва не поперхнулся последним куском.
Перед ним стоял самый что ни на есть настоящий офицер. Весь из себя важный, в алом с серым мундире, а на вороте кружева белы что твоя пена на перекате. И всяких значков, да шнуров витых позолоченных — ужас! И как неслышно подошёл — хоть Ларка особо и не крылся-сторожился, но всё ж как-то неловко вышло. И сползая неохотно с камня наземь, молодой кузнец вытер с губ крошки а с лица всякое выражение.
— Вижу, есть ты горазд, — голос у офицера оказался как у Сеньки с переправы. Вроде и ничего такого, но ежели рявкнет с этого берега на тот — все рядом, кто ухи закрыть не успели или не догадались, так без чувств в памороки и валились. — Письмо — и бумаги.
Ларка хоть и умел разбирать цифири — уж размеры кузнецу читать надобно — да кое-как понимал буковки, всё же подивился, как быстро дядька офицер дважды, внимательно прочёл вольный лист.
— Кровь на руках есть? — взгляд того лучился строгостью и недоверием.
И смущённый кузнец, зачем-то вертя в руках почти опустевшую котомку, поведал — как пропала деревня Каменка, и что приключилось потом.
— Двое солдат ихних, что на посту были, оплошали. Я им показался, да изобразил из себя неповоротливого деревенского увальня, вроде как в кусты с испугу упал. А Лёнчик перед ними самый свой сильный капкан поставил. Они за мной прыгнули чтоб, значит, схватить да награду получить… — он поморщился. — Ну, первому ноги потрощило, а второго мы заломали, да я ему булыжником из ручья обкатанным бошку-то и размозжил.
И совсем уж некстати добавил, что родни не осталось — а кузнец он справный, и вроде что-то такое с силами выделывать горазд. Но, надо чтоб королевский магик проверил…
— Как барон отошёл? — и вновь, не привыкший к долгим речам Ларка неохотно поведал, что их милость в тот день как услыхали про беду, так побелели весь, задрожали. Легли отдохнуть перед вечернею трапезой… да вот, проснуться обратно и не соизволили. В общем, легко отошли их милость — видать, много заслуг за ними числилось…