Караванщики, Алпамыша выслушав, так ему ответили:
— По равнине путь держать старайся свой.
Кровь бежит ручьем из раны копьевой
Кто направо, кто — налево повернет,—
Мы идем своей дорогой кочевой.
По какому делу спрашиваешь нас?..
Те, кто караваны водят, — не спешат.
Бархат и парча у нас в тюках лежат.
Привязали мы к верблюдам верблюжат…
По какому делу спрашиваешь нас?
Мы тут прилегли, желая отдохнуть.
Каждому назначен путь какой-нибудь.
Надо думать — знаешь ты и сам свой путь.
Пляшет под тобой арабский твой тулпар, —
Не пора ль тебе поводья натянуть?
Алпамыш тогда еще одно слово сказал караванщикам:
— Где помощник сметлив — мудр судья всегда.
Если конь — калека, всаднику беда.
Ни ущерба нет от спроса, ни стыда.
Гоните вы чьих верблюдов и куда?
Если знать хотите, правду вам скажу:
Странник я, на месте долго не сижу,
По краям-народам разным я брожу.
Болтунов-задир чванливых не люблю, —
Им без разговоров головы рублю.
Видите — булат на кушаке ношу.
Это чьи верблюды, мне сказать прошу!..
Слова эти услыхав, караванщики между собой перемигнулись:
— Стоит ли нам спор начинать с таким джигитом? Не лучше ли дать ему прямой ответ и отделаться от него?
Так рассудив, сказали они:
— Мозг земли наружу лезет под дождем.
Караван с трудом плетется на подъем…
Девушка о милом думает своем.
Да стоит — не рухнет у героя дом!
Жив скорбящий раб несбыточной мечтой.
Знай: мы ултанбеков караван ведем, —
Ултанбеком был такой приказ нам дан.
Он — не караванщик, не простой чабан, —
Всеконгратским шахом сделался Ултан!
Алпамыш опять слово сказал караванщикам:
— В давние года в Байсун-Конграте был
Самым первым бием-шахом Дабанбий.
Сын, его преемник, звался Алпинбий.
Он после себя оставил сыновей:
Байбури был старший, младший — Байсары.
Шаху Байбури, хотя и был он стар, —
Дал всевышний сына, — то Хаким-кайсар,
Прозван Алпамышем был, когда подрос…
Вам я потому и задавал вопрос.
В племени конгратском я не раз бывал.
Доброе, худое часто узнавал,
С Алпамышем я встречался, пировал, —
Слышу я впервые, что существовал
Там какой-то бек, по имени Ултан.
Иль из-под земли он появился там,
Иль с небес упал неведомый султан?
Я таких чудес не слыхивал вовек.
Видно, самозванец этот человек, —
Никогда такой не проживал там бек!
Из какого к ним он племени пришел,
От кого он званье бека получил?
Кто ему дела Конграта поручил?
Странный ваш ответ мне душу омрачил.
Что произошло с конгратскими людьми?!
Это слово Алпамыш сказал, и караванщиков оно задело немного:
— Чего он к нам пристал со своими напоминаньями? Обругать его — совсем не отвяжешься. Не разговор — несчастье! Только-только, устав с пути, пришли на ночлег — вытянули ноги, а он привязался — отдохнуть не дает!
Пошептавшись между собой, сказали Алпамышу караванщики так:
— Это говоря, поменьше б ты шумел.
Хоть бы перед дерзким словом онемел!
Сам бы на того Ултана поглядел, —
Понял бы, что лучше не иметь с ним дел.
Разве есть его жестокости предел?
Сто раз десять тысяч доблестных людей
Все равно не ставит ни во что, злодей!
Если б он услышал имя «Алпамыш»,
Ты уже висел бы там, где ты стоишь.
Нам ты это все напрасно говоришь,—
Помни: мы не знаем слова «Алпамыш»!
Услыхав эту речь, Алпамыш подумал: «Дай-ка я покажу им себя!» Подумал — и руку положил на алмазный булат.
«Э, — сказали караванщики, друг на друга посмотрев, — странник этот в уме ли не тронулся? Беды не наделал бы!»
Растерялись они, головы у них от страха помутились, — на кучки они разбились.
Приблизился к ним Алпамыш, сказав:
— Меж собой о чем вы шепчетесь тайком?
Если Алпамыш и не был вам знаком,
Познакомить вас могу с его клинком, —
Изрублю — жалеть не буду ни о ком!
Сладкая моя душа мне не сладка!
Слишком, видно, память ваша коротка.
Ради вас в зиндане я семь лет лежал,
Из темницы вражьей храбро убежал.
Знайте же, что я — тот самый Хакимхан!
Сколько я мечом врагов уничтожал!
Весь калмыцкий край передо мной дрожал!
Думаете, даром я вас вопрошал?
Думаете, в шутку смертью угрожал?.. —
Хакимхан в тот час был страшно разъярен.
Своего коня мгновенно вздыбил он,
Свой булат алмазный вырвал из ножон —
Караванщикам сулит погибель он.
Души тех людей от страха вышли вон.
Каются — и каждый рад бы в этот миг
Вырвать сам себе лукавый свой язык, —
Прок-то в покаяньи позднем невелик:
Вылетело слово — не влетит назад!
Молят, но Хакима беспощаден лик,
Молнии грозней Хакима грозный взгляд,
Молвит он в раздумьи, свой держа булат:
«Осень не настала — не увянет сад.
Дать пощаду им — Ултана известят:
Если окаянный этот пес Ултан
Будет знать, что я вернулся жив-здоров,
Он убьет меня иль заточит в зиндан,
Угнетатель подлый, самозванный хан!..»
Будучи столь сильным гневом обуян,
Перебить решил он встречный караван.
Бросившись на них с намереньем таким,
На душу тяжелый грех берет Хаким.
Караванным слугам было невдомек, —
Кто б его узнать в таком обличьи мог?
Если для несчастья наступает срок,
Сколько слов пустых наговоришь невпрок!
Видя, что конец их смертный недалек,
Потеряв рассудок и не чуя ног,
С воплем — кто куда — бросаются они,
Под обрыв крутой спасаются они.
Но крутой овраг Хакиму нипочем, —
Он их достает и там своим мечом.
Что несчастным делать с грозным силачом?
Всех переловил, убил под кручей он,
Трупы навалил огромной кучей он,—
Столь ужасным гневом был он ослеплен!..