Алпамыш

— Если уж хотите правду знать, — о своей силе скажу я так: издавна у меня она, да не была нужна. К чему, — думал я, на старости лет силою хвастать? Похвальбы не любя, держал ее про себя, — думал так будет лучше. А тут — праздничный случай, народу куча, — решил я: силу свою проявлю — народ удивлю, — скажут: «Такой, мол, дед скрипучий, оказывается — батыр могучий!» А дело так было: у Алпамыша от Алпин-бия, деда его, четырнадцатибатманный бронзовый лук был. Бывало, на озеро Арпали мы с ним приходим, лук тот поднимаем с земли — стрелять начинаем. Я стрелу пущу, он стрелу пустит, — молнией стрелы наши летят, до Аскарских гор долетали, большие вершины срывают, бывало. Но только мои стрелы всегда дальше алпамышевых летели.

— Э, э, баба-Култай! — перебил его кто-то, — на старости лет вы что-то путать стали. Если лук, — вы говорите, — имел вес © четырнадцать батманов, то — чудес на свете нет, — такой вес и для великанов тяжел!

— Ай-ай, — ответил Култай, — говоря короче, — не очень мы головы ломали над тем, легка, тяжела ли была эта вещь. Лук этот, впрочем, мы даже и за комара не считали.

— Э, — сказали ему люди, — жаль, что не знаем мы, где этот лук остался. Знали бы, постарались бы как-нибудь сюда его притащить.

Ответил Култай: — Если вы не знаете, я знаю. Сам Алпамыш уже семь лет назад умер в своих оковах, садя в калмыцком зиндане. А лук его оставался на озере Арпали. Ой-бой, он уже давно зарос степною травой!

Узнал об этом разговоре Ултантаз, послал он людей на то место, — вернулись посланные, говорят: «Действительно, есть этот лук». Приказал Ултан несколько упряжек волов погнать на то место, собрал своих беков, — сказал ям такое грозное слово:

— Вы в Конграте жизнь привольную вели,
С Алпамышем часто говорить могли.
Быть того не может, чтоб никто не знал,
Как он этот лук тяжелый поднимал,
Как с такого лука стрелы он пускал,
Как сшибал вершины столь могучих скал.
Требую от вас, чтоб к водам Арпали
Все вы, сколько есть, немедленно пошли,
Лук многобатманный чтоб из той земли
На волах моих сюда вы привезли, —
Мне бы, Ултанбеку, оказали честь.
Если не пойдете, сколько вас ни есть,
Помните: моя жестокой будет месть!
Что же вы затылки молча заскребли?
Краток мой приказ: ступайте в Арпали!..

Такие слова услыхав, сказали беки промеж себя:

— Теперь что будет с нами? — и страх охватил их… Ай-Барчин, дома находясь, узнав о жестокости Ултана, провидела в душе своей, что сироте Ядгару суждено подвиг совершить. Выйдя к растерянным бекам, сказала Барчин такое слово:

— Беки, просьба к вам униженна моя:
Да стоит — не рухнет хижина моя!
Листопад в саду — не уцелеть цветам.
Как же соловью теперь гнездиться там?
Сына своего, сиротку, я вам дам, —
Он для вас добудет тот пернатый лук.
Если пал верблюд среди пустыни вдруг,
Если надорвалась лошадь от потуг, —
Должен верблюжонок взять верблюжий вьюк.
Льва-батыра сын — мой львенок, Ядгарджан,
Вытянет, доставит тот отцовский лук!..

Узнав о словах Барчин-ай, Ултантаз подумал: «Наконец-то она полюбила нас! Этот проклятый Ядгар, оказывается, ее все время расстраивал, против нас восстанавливал! Видно, решила она избавиться от него, — сама его на смерть посылает!»

Ударил он Ядгара по голове камчой, — погнал его. Сжалось сердце Ай-Барчин, и, к Ултану обратись, она произнесла такое слово:

— Слово я тебе скажу от всей души.
Яблочко-лицо мое не засуши.
Мужа брат, как муж, его женою чтим,
Как мирза, отныне будешь мною чтим.
Только моего ягненка ты не бей,
Не глумись над ним, внемли мольбам моим.
Говорит невеста скорбная твоя:
Острым горем грудь распорота моя.
С плачем между вас должна метаться я!
Милость окажи — дитя мое не бей!
Бракосочетанья правя торжество,
Зря над ним чинишь такое озорство… —
А Ултан опять камчой хлестнул его.
Матери глядеть на это каково!
Молвит Ай-Барчин Ултану снова так:
— В шелесте листвы есть ветра верный знак.
Плещет на ветру мой шелковый джелак.
Пред тобой дитя, а не могучий враг.
Гнев такой и крики для чего нужны?
Слишком далеко заходишь ты, дурак!..