- Язык придержи, безбожник!
- Я не прав?
Священник, насупившись, запустил пальцы в бороду:
- Тут, понимаешь ли, такое дело. Книги - они ведь не Господом, а людьми писаны. Праведными и учеными, но на ком в жизни не было греха? И кому о прегрешениях своих упоминать перед потомками охота, путь и надобно без прикрас писать?
- Ладно, не будем спорить, - сказал Деян. - Тебе о Големе известно что-нибудь доподлинно?
- Не то чтоб известно. Нет, - священник тряхнул головой, снова обернулся, будто проверял, нет ли чародея рядом. - Но есть одна безделица...
- Ну? - нетерпеливо спросил Деян.
- Отец-наставник, когда направил меня в Спокоище, изустно дал мне повеление к люду местному приглядываться с особым тщанием и, ежели замечу что необыкновенное, сообщить о том в епархию. Больше он ничего не сказал. Может, и сам не знал, а тоже от кого предписание такое получил... Дурак я был набитый: чаще в кабак бегал, чем книги открывал, вот и добегался. - Священник чуть помолчал, беспокойно поглаживая бороду. - Но перед отъездом в епископский архив, где сведения учетные хранятся, заглянуть успел. Разузнать хотел побольше: куда еду, чего там - тут то есть - ждать.
- И что же ты такое узнал, о чем прежде не рассказывал?
- В том-то и странность, что узнать - ничего не узнал, только пыли зазря надышался! Со столетия прошлого записи про края здешние начинаются: про это ты тридцать раз от меня слышал. И еще я кое-что приметил. - Священник перешел зачем-то на шепот. - Книги старые учетные, они ведь какие? Не сравнить с теми, что я с собой привез. В половину столешницы длиной, весу в них - едва подымешь, от руки писаные и временем порченые. Рассыпаются, ежели с ними неаккуратно. А у той, в которой о Медвежьем Спокоище писано, нити переплетные были - светлые да крепкие. Будто починял кто ее. Не придал я тогда этому значения: мало ли, кто да почему? Может, истлела нить старая совсем. Наставление изустное удивительным мне тем паче не показалось: край глухой, мало изведанный; конечно, приглядеться к нему надобность есть. Не увязал я тогда никак одно с другим, и до сегодняшнего дня не увязывал. А теперь вот задумался. Если кто книгу сызнова переплетал - тот страницы мог неугодные вынуть и поддельные взамен вставить... Это я к чему: друзей у колдуна в мире точно не осталось, но недруги могут и сыскаться, - закончил священник. Посопел, словно собирался что-то добавить, но все же промолчал.
- Ему ты сказал? - спросил Деян, утвердившись внутри себя во мнении, что священник знает больше, чем говорит. Молчал ли он из боязни, что чародей как-то их подслушивает, или по какой-то другой причине? Даже этого невозможно было узнать.
- Сказал. Тридцать раз повторил! - возмущенно воскликнул священник. - Просил, чтоб тебя хоть в покое оставил, не подводил понапрасну под беду, а он и бровью не повел. Ума не приложу, какая ему в тебе нужда, - но не к добру все это, Деян. Нельзя тебе с ним идти. Только, чую, сам не пойдешь - потащит; раз уж силы на колдовство не пожалел.
- Не потащит: сам пойду, - сказал Деян. - Я за вас больше беспокоюсь. Но оставаться мне здесь - ни нужды, ни возможности.
- Ну, это уж ты завернул так завернул. - Священник протестующе мотнул головой. - Понимаю, не все ладно, раз не за столом, а тут мы с тобой сидим. Не расспрашиваю, раз сам говорить не хочешь. Но и ты пойми: в сердцах всякое можно сказануть. И всякое в словах чужих услышать можно. Не след тому много значения придавать.
- Мне не то что оставаться - возвращаться не велено... Да знаю я, Терош, знаю, - со вздохом добавил Деян. - А все равно - обидно. Неправильно все это... не по-людски. Обидно, но больше за Эльму страшно. Не понимаю, что у нее в голове творится. Присмотри за ней, если сможешь.
- Присмотрю.
- Спасибо.
- Да не за что пока, Деян, и будет ли... - Священник, кряхтя, поднялся со скамейки. - Заболтались мы с тобой. Пойдем, что ли? А то окоченел я совсем.
- Идем, - согласился Деян. - Только прежде на дорогу благослови.
Взгляд священника стал неожиданно колючим:
- Никогда ты слова благого не просил и не принимал. И сейчас не от души просишь: пустой звук оно для тебя. Мне приятное сделать хочешь.
Иногда Терош Хадем был на диво проницателен.
- Ты прав: хочу, - признал Деян. - Но хуже все одно не сделается.
- Во имя Всевышнего, во благодарение Всемогущего, во славу Всеведущего - ступай в милости Его. - Священник осенил его амблигоном и возложил ладонь на голову; не дав завершить положенного лобзания, неловко обнял: