“Слушайте!” – воскликнула Мирьям.
“Это Хасан отправляется в поход, – сказала Батшева, – хоть бы не возвращался никогда!”
Громыханье барабанов, верещанье труб, топотня копыт. Стоя у окон, Мирьям и подруги ее глядят в промежутки меж шторами на выступающее войско. Совместны вполне благородство и любопытство. Видеть или умереть. Всадники-щеголи в шелковых тюрбанах, вооруженные с головы до ног, сверкают амуницией, гордо покачиваются в седлах, собрались в путь – воевать Алроя, погубить надежду Израиля. На вороном арабском скакуне гордо восседает бесподобный Хасан. Вот проезжает он мимо зашторенных окон своих давешних пленников. Знает, глядят на него тайком девичьи глаза. То ли победу скорую предвкушая, то ли для острастки, то ли великолепием ослепить замыслив, достает саблю из ножен, размахивает ею над головой и гарцует красавец Хасан.
“Он красивее Алчирока!” – сказала Рахель.
“Какой роскошный тюрбан!” – добавила Бируна.
“Сабля его горит на солнце!” – воскликнула Лея.
“Сглазьте, сглазьте его, девушки!” – вскричала Батшева.
“Подружки, не лучше ль о Давиде нашем говорить?” – заключила Мирьям.
7.4
Заброшенный город теперь уж не являл собой той привлекательной картины, которая предстала перед Алроем, когда тот впервые увидел его и любовался изящными башнями, дворцами, улицами.
За городскими воротами разбиты палаточные лагеря, какие приняты у курдов и туркмен. На главной улице царит оживление. Одни трудятся над починкой военной амуниции, другие едят и пьют, третьи ищут себе занятие. Полуразрушенные постройки превращены в стойла для лошадей. Верблюды вертят головами и безучастно взирают на поваленные обелиски, на разбитые статуи, на расписные колонны. Веселье, суматоха и кавардак бесшабашной жизни.
Два месяца минуло с тех пор, как Алрой и Джабастер разыскали Шериру в его убежище и объявили ему о великих своих планах. Огрубевшее сердце разбойника, впрочем, сына еврейской матери, размягчилось и откликнулось на благородный зов двух патриотов. Братва его не заставила себя долго упрашивать и сразу согласилась воевать на стороне иудеев, ибо кроме любезного ее сердцу восторга отчаянных приключений, ее ждала богатая добыча, а то и царские милости. Рычаг своекорыстия поднимает людей. Новоявленный мессия разослал гонцов во все стороны – сообщить собратьям по изгнанию, что вот, он, спаситель, явился, и извечная мечта иудеев сбылась. Народ этот, гордый и жестоковыйный, всегда готовый к бунту, с ликованием встретил обещание свободы. Потомок Давида и ниспровергатель Алчирока, Алрой двойною силою пробудил доверие в душах соплеменников. Цвет юношества стекался со всех городов Халифата к владельцу скипетра царя Соломона.
Поначалу сельджукский султан не усмотрел большой опасности в брожении среди иудеев и удовлетворился тем, что назначил награду за голову убийцы брата. Но вот дошло до него прискорбное известие о том, что караваны исмаильтян ограблены и притом именем Бога Авраама, Ицхака и Якова. Тогда он направил указ Хасану, новому правителю Хамадана, скорейшим образом покончить с этими то ли разбойниками, то ли бунтовщиками, а Давида Алроя живым или мертвым доставить в столицу.
Борцы за свободу беспеременно имели сведения о настроении и намерениях врага. Помогали им в этом менее отчаянные, но неизменно сочувствующие соплеменники. Алрою принесли весть о заточении в тюрьму дяди, сестры и домочадцев. Вскоре он узнал, что из Багдада в Персию отправляется под охраной гарем.
Столь внезапно, столь дерзко Алрой атаковал охрану гарема, что сбитые с толку гвардейцы позволили смельчаку увести у них из-под носа вверенное им живое сокровище. Наградой за геройство было освобождение семьи. Другим следствием подвига явилась поспешная отправка карательного войска. Взбешенный утратой дорогих сердцу и казне жен, Хасан, не дожидаясь помощи соседей и лично возглавив двухтысячную кавалерию сельджуков, ринулся вдогонку за безумцем и его добычей, одержимый нетерпением мести и любви.
В амфитеатре заседал совет. Алрой, впервые очутившийся в этом месте в качестве пленника Шериры, теперь восседал во главе совета. По правую руку от него находился Джабастер, по левую – Шерира. Четвертым заседателем было новое лицо – юноша, годами моложе Алроя, тонкий и стройный, как пальма, сильный, как молодой лев. Поодаль расположились с полсотни бойцов.
“Сколько у нас людей, Авнер?” – спросил Алрой юношу.
“Триста вооруженных всадников и пехотинцев две тысячи. Пехота вооружена слабо”.