Впоследствии Акумуляр-317 будет всю жизнь вспоминать, что именно в этот момент он думал только о своей жене, которая сообразила отцепиться прямо перед входом в озеро Нети. Потом он возьмёт с нее честное слово, что она больше никогда не будет стараться его спасти, иначе у них не получится никакой семейной жизни. Он не сможет полноценно выполнять свои обязанности, постоянно оглядываясь на ее присутствие.
Она обещала, выбегала, плакала, пока единственная «Барокамера восстановления» мёртвой хваткой металлических клешней выдавливала из тела Акумуляра-317 остатки отрэнергии — в который раз его доили, словно земную тлю, жестко и бесцеремонно.
— Тебе повезло, тебе повезло, — механическим голосом бурчала Барокамера. — Мне вот интересно, за что тебе такие блага?
— Больно, — жаловался 317-ый.
— Я не понимаю, на что ты надеялся? — Металлические клешни болезненно дергали голову. — Не стони, не пожалею. Я машина. Очень умная, образованная машина. Во мне нет жалости, только программа, которая настроена на спасение. Я столько вложила в тебя сил, больше матери: она родила тебя всего один раз, а я возрождаю тебя в шестой. В конце концов, мне не жалко будет тебя угробить.
— Умоляю! — страдал 317-ый и с трудом сдерживался, чтобы не заорать. Но орать нельзя. Кругом расположены капсулы с младенцами. А в одной из них его близнецы. Его!
В какой-то момент его охватило невероятное блаженство. Да! Это здорово! Это прекрасно! Он окунулся в сон, в тот сон, который готов смотреть сутки напролет.
— Я пришла!
— Тише, — зашептал он ей. — Я вижу, что ты пришла! Я тобой недоволен.
— Не начинай, я все поняла, — чуть снова не расплакалась 999-ая, потянулась поцеловать.
Он отвернулся.
— Точно рехнулся, — встряла в разговор Барокамера. — Я говорила: любовь до добра не доведет. Никого не доводит и вас не доведет.
— Как же ты права, — ответила 999-ая Барокамере и крепко вцепившись в отростки 317-го, крепко поцеловала его в губы.
— Что! — замигала лампочками Барокамера. — Он против, а ты за? Я в шоке! Если, конечно, я умею быть в шоке. Но инструкции мне подсказывают, что шок должен выглядеть именно так. Процесс несогласия только подогревает мое нагнетание, а процесс согласия расфокусирует моё ритмическое противодействие. Ой. Я начинаю заговариваться. Ладно, целуйтесь. Но недолго. Через сорок семь плагов (секунд) начинаю процесс крипы (восстановления).
Ни говоря ни слова, 317-ый сжал жену в объятиях, а она из последних сил сдерживалась, чтобы не расплакаться. Непонятно, что было сильнее: наслаждение сорока семью плагами (секундами) счастья, обволакивающим теплом их тел, или ощущение безграничной радости от своего благополучного возвращения домой.
Пока Акумуляр-317 пугал людей, собравшихся около дома Вениамина Петровича Сидорова, Катерина с Андро, как очумелые, растворяли зелье в воде. Они уже расплескали восемьдесят девять ведер, но до изготовления заветного лечебного снадобья необходимо было поднять еще одиннадцать.
Андро одной рукой крутил колодезную ручку, наматывая на вал мокрые звенья цепи, второй хватал порхающее ведро, ставил на сруб.
— Это какое? — путалась в подсчетах Катерина и держала наготове стакан зелья.
— Девяностое, — отвечал Андро и смотрел, как брызнувшая из ведра вода растекалась по его куртке, брюкам. Он уже был с ног до головы мокрым, но, в отличие от Катерины, холода не чувствовал.
Екатерина же, наоборот, дрожала всем телом, зуб на зуб не попадал. Земля вокруг колодца была влажной и склизкой, Катерина часто оступалась, бухалась коленом в грязь, плечом ударялась о деревянный сруб. Сруб был настолько древний, что тайну его происхождения родители Екатерины давно унесли с собой в могилу.
Бух! Загрохотала цепь, уносясь в пасть колодца вслед за ведром.
Где-то за домом громко разговаривали люди. Видимо, спасали Пронькина. За него можно было не переживать, раз за дело взялась Вера. Она стояла около опрокинутой машины, полуоблокотившись на капот, словно позировала фотографам и разговаривала по телефону, пытаясь вызвать манипулятор. Пронькин сидел на земле и дрожащими руками старался причесать влажные от крови волосы.
— Ты как? — суетилась около него костлявая женщина с бородавками на лбу. В пожелтевших зубах она держала папироску, щурилась от лезшего в глаза дыма, склонившись к Пронькину и выпустив ему в лицо струйку дыма изо рта и носа, она силилась разглядеть на его голове рану. Рядом топтались еще пара человек, — толклись просто из интереса.