Только у самого Михалыча был другой счет. Убить человека несложно, любил он говорить. Наша задача — расколоть человека, чтобы он остался жив и выдал нам свои связи, явки, адреса. А это потруднее, чем стрелять по движущейся мишени. И хотя ребята, по существу, спасали жизнь самого подполковника, было видно, что он недоволен такой скорострельностью своих офицеров.
Байрамов увел Дятлова, чтобы отвезти его в больницу, а Леня Маслаков спустился вниз, намереваясь встретить врачей и сотрудников прокуратуры. Там уже стоял капитан Петрашку, безучастно смотревший на труп самоубийцы. А майор Зуев успокаивал соседей, высыпавших на лестничную клетку, напуганных взрывами и выстрелами. У майора всегда хороший контакт с людьми, и он умеет убеждать, люди верят, глядя в его голубые, светлые глаза, что ничего страшного не случится.
После того как уехала машина «скорой помощи», мы остались в квартире впятером: подполковник Звягинцев, Хонинов, Аракелов, Бессонов и я. Признаюсь, что из всех ребят нашей группы я меньше других склонен общаться с Хониновым. Он какой-то бешеный, глаза вечно дикие, словно в любую секунду может сорваться и начать стрелять в тебя.
— Ребята, нужно здесь пошарить до приезда прокуратуры, — распорядился Михалыч, — посмотрите, может, что-нибудь найдем. Вернется Зуев, пусть вам поможет. Он более внимательный. А мы с Никитой спустимся вниз. Нужно выяснить, почему этот тип так быстро выбросился из окна. И придумать какое-нибудь объяснение для нашей журналистки. — Хонинов кивнул. Я представил себе, как он будет «шарить», и улыбнулся. Он просто перевернет весь дом, переломает мебель и в лучшем случае найдет трамвайный билет за прошлый месяц. Такая работа не для него. Вот прыгнуть с крыши на балкон или первым ворваться в квартиру, полную вооруженных людей, — здесь он незаменим. Но, похоже, Михалыч даже хочет, чтобы он немного погромил все вокруг, а то все выглядит слишком благопристойно, и это при трех трупах. А вот Зуев, наоборот, найдет даже обгоревшую спичку. Он внимательный и всегда спокойный. Наверное, наш отряд и добивается успехов потому, что в нем есть такие «психопаты», как Хонинов и Петрашку, и такие «роботы», как Зуев и Маслаков.
Мы спустились вниз и подошли к Иону, который уже успел обыскать самоубийцу. Рядом стояли двое ребят из «воронка». Их услуги нам не понадобились, но ребята отгоняли посторонних, которых в эти утренние часы было довольно много. И эта пигалица, которую вообще не нужно было брать с собой, уже достала фотоаппарат, но Ион довольно невежливо толкнул даму, показывая, что снимать запрещено. Хорошо еще, что она поняла, иначе Петрашку сломал бы ее фотоаппарат. Это не тот человек, которого могут тронуть женские слезы. На часах был уже четвертый час утра, когда мы подошли к самоубийце. Увидев нас Ион поднялся, протягивая пачку документов.
— Больше ничего не было, — коротко доложил он, — только эти документы и деньги. Но денег было много.
— Сколько?
— Восемьдесят тысяч долларов.
— Много, — согласился Михалыч, внимательно читая документы. Нужно было видеть лицо Михалыча, чтобы понять, интересны ли они ему или нет. Во всяком случае, лицо его стало очень неприятным, таким оно бывает, когда кто-то из бандитов начинает нагло себя вести. Я еще не понимал, в чем дело, когда он, присев на корточки, посмотрел на лежавший перед ним труп и тихо спросил:
— Как думаешь, почему он решил выброситься из окна?
— Не знаю. Может, чего-то испугался.
— Вот-вот. Мне тоже интересно, чего он так мог испугаться?
— Может, не хотел, чтобы мы знали о его связях с бандитами.
— Из-за этого он выбросился? — недовольно взглянул Звягинцев. — Ты можешь придумать правдоподобное объяснение, пока не приехали сотрудники прокуратуры? Или мне нужно будет предъявлять им эти документы? — Он поднялся на ноги. Ион встал рядом, не решаясь ничего сказать.
Конечно, мне нужно было спросить, что они такого прочли в этих документах, но я знал негласные правила нашей группы. Все вопросы задаются потом/после завершения операции. А вот эта дотошная журналистка снова вылезла.
— Можно узнать фамилию погибшего? — Петрашку уже открыл рот, чтобы сказать ей все, что он думает о ней, обо всех писаках и вообще обо всех женщинах, но Михалыч его опередил:
— Пока мы не разобрались до конца. А задавать лишние вопросы не нужно.
Журналистка кивнула, понимая, что действительно лучше иногда промолчать. Михалыч обернулся к стоянке автомобилей: там стояло не меньше ста — ста пятидесяти автомобилей.
— Он говорил, что приехал на автомобиле, — задумчиво произнес Михалыч.
Даже я догадался, что нужно было делать. Хотя всегда считал себя немного тугодумом. Петрашку тоже все понял. Он посмотрел в сторону стоянки, потом разжал кулак, где были ключи.
— Проверим, — предложил он мне.
— Только быстро, — посоветовал Звягинцев, — а я постараюсь что-нибудь придумать для прокуратуры. — Он не успел это сказать, как мы побежали в сторону стоянки. Но все же услышали, как журналистка спрашивает у подполковника:
— Можно мне с ними?
Наверно, Михалыч ей доходчиво объяснил, какая она абсолютная дура, иначе я не знаю, чем бы все это кончилось.
— Кто этот погибший? — спросил я Иона, когда мы спешили к стоянке.
— Сотрудник Кабинета Министров, — зло ответил тот, — его фамилия Скрибенко. Интересно, что он здесь делал в два часа ночи. Посмотрим его машину.
Ничего себе перспектива, подумал я. Хотя особенно и не удивился. За столько времени в отряде я такого насмотрелся. И прокуроров-сволочей навидался, и милиционеров-иуд. Да и ответственные лица тоже попадались. Время сейчас такое бандитское, когда не ворует и не убивает только ленивый. Я так себе представляю все, что случилось с нашей страной. Триста лет Романовы копили ценности, а потом большевики крикнули: «Грабь награбленное!». Только быстро спохватились: крестьян вместе с землей загнали в колхозы, фабрики рабочим никогда и не принадлежали, а все богатство и ценности прибрала к рукам сама родная партия. И так продолжалось семьдесят лет.
А потом появился Горбачев, который решил что-то изменить, но у него ничего не получилось. Как не получается у новичка-водителя, впервые севшего за руль гоночной машины. Машину он разбил, а его самого прогнали. И вот тогда пришли настоящие хозяева. Во всех республиках. Они быстро сообразили, что все собранное коммунистами можно разграбить. Причем первыми сообразили сами коммунисты, вернее, их вожди, лучше других знавшие, как много ценностей накоплено за эти годы и как их удобно воровать. Вот тогда и начался раздел Советского Союза. А потом и повальное воровство. И самое страшное воровство было у нас, в России. В других государствах хоть худо-бедно появились диктаторы, которые все контролировали. В Прибалтике вообще было царство справедливости, там такого воровства не допустили, хотя попытки были. А вот чем ближе к югу… И у нас в первопрестольной, да и по всей России снова раздался клич «Грабь награбленное!». И все ринулись грабить. Что из этого получилось, все знают, а некоторые до сих пор считают, что иначе было нельзя. Получалось перераспределение накопленных средств. Лучше бы спросили у нас, мы бы им рассказали про «перераспределение». На самом деле, если раньше воры были в самом низу, теперь они оказались на самом верху, и в этом было все «перераспределение». Но вообще-то политика не мое дело. Мое дело — ловить бандитов. И поэтому я не особенно удивился, когда услышал про этого ответственного господина из Кабинета Министров.
Мы подошли к стоянке, и дежурный лениво вылез из своей сторожки, явно не намереваясь помогать нам. Но с Ионом Петрашку такие номера не проходят. Он толкнул заспанного парня с такой силой, что тот отлетел и после этого готов был вместе с нами проверять все машины. Мы и начали их проверять. Парень заступил недавно и не знал, какая машина подошла позже других. Но зато он знал, что рядом со стоявшими у ограды автомобилями нельзя ставить другие машины, так как те могут выехать в любую минуту, даже ночью. Поэтому наша задача намного облегчилась, и среди восьми автомобилей мы быстро нашли светлую «волгу». Ключ подошел, и мы открыли автомобиль. Ничего интересного внутри не было. Ион действовал бесцеремонно: достал нож и орудовал им безо всякого стеснения. В бардачке мы ничего не нашли, кроме каких-то талонов, связки ключей, наверно, от квартиры.