Один раз в день обладатель серых глаз бросал в щель либо обжаренную тыкву, либо несколько картофелин, а также флягу с грязной водой.
Им хотелось есть.
Им хотелось пить.
Их постоянно клонило в сон от слабости и обезвоживания. Спать днём в жаркой, душной камере невозможно, а ночью она остывала, и вместо ожидаемой прохлады металл давал собачий холод. Небольшими урывками Марченко и Фёдоров посменно дремали. А может, теряли сознание. К запаху из старого ржавого ведра, которое использовалось как отхожее место, они уже принюхались.
— Сколько у нас ещё дней? — еле слышно спросил Матвей.
— При хорошем раскладе — два. При плохом — три недели.
— Твою мать…
— Ничего-ничего, боец, — улыбнулся сухими губами Егор, — справимся.
Когда на стене появилась девятая чёрточка, дверь камеры отворилась. Солнечный свет озарил вымотанных, осунувшихся, бледных оперативников СКАР. В камеру вошёл спортивный мужчина лет двадцати восьми, в тельняшке, кожаных штанах и берцовых сапогах, звук которых напарники уже ни с чем никогда не перепутают. Как и серые глаза, которые совершенно не подходили квадратному лицу и сгорбленному носу. Сделав шаг, мужчина вдохнул застоялый запах пота и отходов и сразу же сделал два шага назад.
— Встать, — скомандовал он. — Одеться и на выход.
Оперативники подчинились.
Матвей не был готов увидеть солнечный свет, пусть и отдающий сепией. Он прикрыл глаза рукой, сквозь яркие вспышки смог разглядеть несколько деревянных домов, аккуратно отделанных железными пластинами. Множество грядок, водонапорную колонку. Где-то вдали шумел генератор.
Ещё двое мужчин подошли сзади и заломили им руки. Матвей не понимал, зачем, ведь сил сопротивляться у них совершенно не осталось.
На них смотрели люди. Они выглядели немногим лучше самих узников, разве что от них не разило за несколько метров. Смотрели с любопытством. Словно в город приехали иностранцы, внешность которых слишком нестандартна для здешних мест. Дети на импровизированной детской площадке побросали игрушки в песочницу и с открытыми ртами наблюдали за чужаками. Несколько девушек отвернулись, когда их вели мимо неработающего фонтана, который представлял собой полуразрушенное круглое сооружение с обшарпанным дном, залитое мутной водой, чтобы люди хоть как-то могли спасаться от жары.
Пленников подвели к небольшому двухэтажному зданию из красного кирпича. Когда-то давно купеческий дом с множеством комнат, теперь же — главное здание Просветления, о чём сообщала вывеска из бумаги, аккуратно обёрнутая в некое подобие пищевой плёнки.
У входа их встретили двое охранников высокого роста с самодельными автоматами наперевес. Матвей узнал одного из них, он встретил напарников на полянке в чаще леса после схватки с мутантом, назвал их караванщиками. Молодой человек с серыми глазами остановился перед входом в здание, повернулся к оперативникам.
— Говорить будете тогда, когда вас спросят. Вопросов не задавать. К Старшему обращаться только «Старче». Всё понятно?
Узники кивнули.
Минув недлинный коридор и поднявшись по полуразрушенной лестнице на второй этаж, они оказались в большом зале, окна которого заколочены фанерой или разбиты. Редкий свет пробивался через щели в фанере и нетронутые грязные стёкла. Под самым потолком висели три лампочки, освещавшие множество шкафов, в которых вместо книг аккуратно сложены старые газеты. Посередине зала стояло кожаное кресло, всё в заплатках и потёртостях.
На нём, как на троне, восседал пожилой мужчина с плохо стриженными белыми волосами до плеч и длинной бородой. Он читал газету «Правда» за 1956 год, выпускал клубы дыма от самокрутки. Своим видом Старший напоминал волшебника, который много лет изучал искусство магии в высокой башне, а потрёпанная ряса коричневого цвета ассоциировалась с образом пророка.
— Старче, — обратился тихо сероглазый, — прости, что беспокою тебя. Мы привели их.
Из-за газеты выглянули тёмно-синие глаза, тонувшие в складках морщин. Он аккуратно сложил газету и передал её появившейся из ниоткуда молоденькой девушке. Она положила газету на место и так же незаметно исчезла где-то в соседних комнатах.
Старший изучал оперативников. Смотрел на их обезвоженные тела, в уставшие глаза. Прищуривался, бросая взгляд то на Матвея, то на Егора, иногда поправлял седые усы.