Дома уже вовсю подступал Новый год. Москву украшало множество гирлянд разных цветов, дарящих предпраздничное настроение. На всех площадях стояли ёлки, по улицам носились не успевшие купить подарки родным жители и гости столицы.
Матвей переступил порог своей квартиры, скинул обувь, снял пальто. Он немного побродил по комнатам, не найдя себе места, достал мобильный и набрал номер Марченко.
— Алло? — послышался сонный голос.
— Привет, не разбудил?
— Да не, валяюсь.
— Хорошо, что я тебя застал. Ты дома?
— Ага. Тихий вечер наедине со своими мыслями.
— Не хочешь к Олегу поехать? С меня пиво.
— Слава богу! Я уж думал, так и проваляюсь сегодня на диване всю ночь. Выезжаю.
Матвей завершил звонок и вызвал такси.
До «Маяковской» добираться двадцать пять минут — огромный плюс ночных поездок по Москве. Он попросил таксиста остановить у одного из сталинских домов, расплатился и зашёл во двор, где возле одноэтажной постройки с сомнительной вывеской «Кафе» курил Егор.
— С возвращением!
— Да уж… С возвращением.
Они прошли внутрь. Олег жил прямо в кафе, потому быстренько подготовить столик и налить холодного пива не заняло много времени.
— Егор, ты же давно работаешь? — спросил Матвей, отхлёбывая нефильтрованное пиво.
— Прилично. А что?
— Со мной на задании произошёл странный случай…
— Только не говори, что опять влюбился!
— Не… Если только по-дружески, — перед глазами Матвея появилось лицо Елизаветы сегодня утром, в постели. — Ты же знаешь, зачем я ездил в десятую?
— Ну так, какой-то там пакт. Я не сильно интересуюсь другими классификациями, кроме седьмой, если честно. Как тебе, понравилось?
— Да, там здорово. Знаешь, такая вариация на тему: а что, если?.. Но я не к этому. Мы поймали плохих парней, одним из которых оказался…
— …Эдермессер. Да, уже все знают. Идиот. Или гений. Хер его знает.
— Так вот, одним из его помощников был паренёк немного младше меня. Парень виноват, помогал Эдермессеру, но у него на то были причины. Так вот, условиями заключения пакта выдвинули выдачу этого паренька вместе с Эдермессером.
— И?
— Их расстреляли. Обоих. И у меня нет ни капли жалости к Эдермессеру — он реально скотина, мечтавшая о мировом господстве. Но этот парень, блин… Им манипулировали. А Раскалов даже не попытался его спасти.
— Ты сейчас серьёзно? — спросил Егор с явным сарказмом. — Раскалов? Спасти? Да ему плевать. И на паренька твоего, и на меня, и на тебя. Раскалов потому и Раскалов. Он прёт как танк, понимаешь? Снесёт всё на своём пути, когда ему это нужно. А паренёк этот твой… Согласен, все ошибаются. Он, видимо, ошибся слишком серьёзно. Или оказался не в том месте, не в то время.
— То есть система превыше всего? К чёрту жизни, к чёрту правила — только система, ничего больше. А мы — винтики в ней, шестерёнки?
— Знаешь, почему я выбрал одну классификацию, а не ношусь по всем, как ты и многие другие?
Матвей помотал головой.
— В большинстве объектов седьмой всё мертво. Они туда никогда не сунутся. Раскалов, Кашалот — да почти все оперативники ненавидят седьмую. Грязь, радиация, кислотные дожди. Блин, я себе лет пятнадцать жизни убавил. Но именно потому, что они туда не суются, — я в седьмой чувствую себя по-настоящему свободным.
— А если было бы не так?
— В смысле?
— Если бы во главе всего стояла не система, а люди?
— Такие времена были, но прошли. Твой отец за каждого оперативника вставал грудью. А когда он ушёл… Давай честно, к нам и раньше-то относились как к солдатам, а сейчас и вовсе мы стали пушечным мясом.
— Ты хотел бы это изменить?
— А как это изменишь? Можно попробовать уйти, но это ж игла. Да и из конторы просто так не уходят, ты же знаешь. Твой отец в отставке только потому, что у него в кармане политики, которые могут пригодиться службе. Может, компромат какой на Раскалова — не знаю. Посуди сам: много наших в отставку вышло? Погибший на задании оперативник официально сгорает в пожаре или тонет по пьяни. Ни тебе почестей, ни тебе выплат семье. Нас не существует, Матвей. В нашем мире мы — призраки.
— А если я скажу, что изменить это возможно?
— То я скажу, что тебе хватит пить. Это наша работа, приятель. Мы выбрали этот путь и следуем ему. Даже если нам это не нравится, — он сделал паузу и глотнул пива. — Что, не учили такому в академии?