— Именно! — громко согласился Старший. — Эта штуковина похожа на разработку шпионов! В наше-то время! Может, у него вообще задача запудрить нам мозги и перебить всех. Может, он — капиталист! Даже если он говорит правду, даже если на секунду представить, что это не какая-то подделка или игрушка, а технология из другого мира, даст ли он нам то, о чём говорит? Где гарантия того, что он не обманет нас? Это слишком опасно. Готовы ли вы, старожилы, рискнуть здоровьем каждого в этом поселении? Готовы ли вы пойти на такой риск?
— О чём ты вообще говоришь, Старче?! — не выдержал Игнат. — Какие, к чёртовой матери, шпионы?! Капиталисты?! Откуда?! Вокруг нас радиация! И мутанты, которые, сука, растут не по дням, а по часам! А если они ещё и летают, то нам вообще не укрыться. Вот о чём стоит подумать, Старче. Как мы будем обороняться от тварей, которые напали на Кольку?
— Это вопрос важный, — ответил Старший, — но сейчас есть вопрос важней.
— А что такого? — Игнат не отступал. — Может быть, это действительно наш путь? Реальный, тот самый путь? Что нам осталось в этом мире? Земля с каждым годом всё хуже, кроме сорняков скоро вообще ничего расти не будет, а потом и их не станет. Мутантов становится всё больше. Нас становится всё меньше. Давай честно, Старче, мы в полной заднице! И этот парнишка появился не просто так.
— Конечно, не просто так! — устало, но громко сказал Старший. — Он может на нас поживиться, а потом со своими подельниками всех нас перебить! Риск слишком велик.
— У… у… убивать парня т… т… т… тоже неправильно, — неожиданно для всех сказал Владилен.
— Подумай об этом с другой стороны, — Старший провёл рукой по седой бороде, — стал бы этот юнец защищать тебя, если бы сложилась опасная ситуация?
— Н… н… не знаю. Н… н… но ситуация не с… с… сложилась, и я не х… х… хочу брать ответственность з… з… за его смерть.
Владилен достал из кармана пиджака старый платок и протёр вспотевший лоб и затылок.
— Иван, — сказала Роза, — что ты молчишь? Скажи что-нибудь.
Иван тонкой, усыпанной пигментными пятнами рукой поправил седеющие неровной волной волосы. Все обратили взоры на старика, терпеливо ожидая его ответа.
— Я слишком стар для того, чтобы что-то менять, — наконец произнёс он, — меня устраивает мой быт. Он прост, можно даже сказать, скучен. Жить где-то в новом мире я не смогу, но посмотрите туда, в окно. Там больше сотни тех, кто ещё может пожить. Адаптироваться к жизни без ужимок. Им будет непросто, это понятно. Но представьте, каково будет их детям, которые родятся уже в новом мире? Имеют ли право пятеро стариков лишать надежды молодое поколение? Мне кажется, что нет. А если этот юнец окажется обманщиком, вот тогда он встретит товарища Пилата. И это будет заслуженно.
— Я не верю ушам своим, — опешил Старший. — Ты, всегда рационально смотревший на вещи, предлагаешь поддаться безумию? Невероятно!
— Безумие — это отказаться от надежды, Старче, — ответил Иван. — А это — просто попытка понять, есть ли на этом свете место, где мои внуки смогут жить, не отказывая себе в еде. Ты спросил моего мнения, вот оно. Я-то точно никуда отсюда не собираюсь.
— Т… т… тогда у нас есть т… т… только одно реш… ш… шение. Г… г… голосовать.
— Хорошо, — сказала Роза, — на повестке два вопроса. Первый: стоит ли юноше, назвавшему себя Артёмом, встретиться с товарищем Пилатом? Второй: стоит ли рассказать поселенцам о сложившейся ситуации и, как следствие, не мешать им принимать решение об уходе из Просветления?
Старший с трудом сдержал сухой кашель.
— Первый вопрос, — продолжила Роза. — Говори, Старче.
— Любо, — ответил тот и посмотрел на остальных.
— Нелюбо, — проголосовал Игнат.
— Н… н… нелюбо, — проголосовал Владилен.
— Нелюбо, — проголосовал Иван.
— Нелюбо, — проголосовала Роза. — Второй вопрос. Старче?
— Нелюбо.
— Любо, — проголосовал Игнат.
— Любо, — проголосовал Владилен.
— Любо, — проголосовал Иван.
— Любо, — проголосовала Роза. — Таким образом, юноша, назвавший себя Артёмом, не встретится с товарищем Пилатом, а поселение узнает всю правду, как она есть. Вопрос дальнейших действий будет решаться после общего собрания.
Она посмотрела сочувствующе на Старшего и спросила:
— Как ты, Старче?
— Нормально, — грозно, обиженно ответил он, — вопросов для обсуждения больше нет. Идите. Я хочу побыть один.
Четверо встали из-за стола и отправились к выходу. Иван задержался немного, повернулся к Старшему и даже открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Старший сидел ещё долго в своём кресле, изредка покашливая и обдумывая первый случай, когда совет не согласился ни с одним его решением.
***
Каждое утро, независимо от погоды, знойное ли палящее солнце на улице или ледяной, пронизывающий дождь, Старший, надев поверх рясы старый бушлат довоенных времён, обходил Просветление. Эта утренняя прогулка придавала ему сил и ощущение, что он всё делает правильно. Что он тот, кто строит прекрасный новый мир.
Жаловаться жителям не пристало. У них есть еда на столе, пусть не лучшая, но её достаточно, чтобы держаться в круговороте жизни. У них есть крыша над головой, хоть многие дома разваливаются на части и укреплять их приходится листами металла и фанеры, если таковые найдутся. У них есть свобода выбора действий, главное, чтобы каждый поселенец не бросал товарищей и вносил свою лепту в механизм Просветления.
У них есть путь.
Каждый выстраивал этот путь по-своему, но все объединены идеей. Правда, какая это идея, каждый понимал по-своему.
Наверное, в этом и заключался самый главный талант Старшего. Он умел донести до любого свою мысль так, что она завладевала человеком. Вселяла надежду или страх. Старший, словно медвежатник, открывающий сейф, подбирал отмычку к каждому поселенцу настолько виртуозно, что ему бы позавидовали многие диктаторы. Всё, что говорил или делал Старший, могло казаться божьим промыслом, если бы поселенцы верили в бога. Это был его мир, где-то посреди лесов, на месте небольшого городка на берегу Оки, где вокруг — ничего, только радиационный фон и мутанты. А ещё множество сосен. Сосен, которые выстроили живую изгородь, отделяющую Старшего и его поселение от всего остального мира.
Когда он не вышел на прогулку, люди сначала не придали этому большого значения. Человек в почтенном возрасте, и каждый шаг давался ему всё тяжелее. Спустя час с небольшим Тихон — верный служащий Просветления с бесконечно серыми глазами — решил проверить своего наставника.
Старший ожидал его. В своей небольшой комнатке, где разместилась пружинная кровать и тумбочка, выполняющая роль прикроватной, он мирно лежал в постели. Одну руку, усеянную морщинами, он держал на груди. Вторая спрятана под лёгким разноцветным пледом, накрывающим всё тело. Его рот открыт, на щеке засохла аккуратная кривая линия белого цвета, которая скрылась в седой бороде. Его глаза смотрели в обшарпанный потолок, но их стеклянный оттенок говорил, что Старший смотрит в бесконечность уже несколько часов.
Тихон сразу сообразил, что к чему, но не хотел верить. Для него Старший был не просто наставником, не просто лидером, за которым хотелось следовать. Старший приходился ему биологическим отцом. И впервые в жизни Тихон вполголоса, сдерживая слёзы, назвал Старшего папой.
В Просветлении наступил траур.
Все понимали, что рано или поздно это произойдёт, но верить в кончину Старшего не хотел никто. Женщины оплакивали его, не жалея слёз, мужчины, осиротевшие, испуганные, не поднимали головы.
В тот же вечер на главной площади Просветления горели факелы из подручных средств. Старшего разместили в круге старого фонтана, который не работал больше пяти десятилетий. Тело обложили деревом по всему периметру каменного строения, между поленьями разложили сухую траву, которую использовали как утеплитель в домах. Четверо старожилов взяли в руки небольшие факелы и одновременно подожгли поленья. По всему фонтану сухая трава разнесла огонёк, который превратился в костёр, пылающий ярко и освещающий всё вокруг.
Матвей обнимал Элину, рыдавшую у него на груди. Марченко не спускал глаз с Артёма, которого конвоировали двое вооружённых поселенцев. Сочувствие на лице юноши выглядело слишком наигранным, никто не обращал на него внимания. Тихон стоял неподвижно возле костра, сложив руки. По его лицу катились слёзы, хотя он не издал ни звука. В тот день над Просветлением повисла гробовая тишина, нарушаемая только щелчками сухих поленьев и шумом танцующего костра. Постепенно Старший полностью скрылся в языках пламени.
***
— Я поверить не могу, что ты так со мной поступил! — нежный и строгий голос Элины звучал всё громче.
Матвей виновато стоял у окна в их старом доме и ждал момента, чтобы вставить хоть слово.
— Мы уже столько вместе, а ты мне не сказал! Почему? Ты мне не доверяешь? Или ты думаешь, что я разболтала бы подружкам?!
— Нет, — спокойно ответил Матвей, — но ты сама прекрасно понимаешь, что я не мог. Не без причины Старший и старожилы обсуждали всё за закрытыми дверьми. И то, что я невольно подслушал, рассказывать другим было бы неправильно.
Матвей имел неосторожность сказать Элине, что был в курсе появления Артёма и его предложения до того, как это было объявлено старожилами официально. Они выждали девять дней после кончины Старшего и, собрав всех на поминках на главной площади, рассказали обо всём поселенцам.