— Добро пожаловать, — улыбнулся Марченко.
— Скоро я страну специалистом по седьмой.
— Нам сюда, — Егор показал рукой в сторону припаркованного неподалёку внедорожника. — Какой план?
— Переходим, отправляемся в «Просветление», пробую поговорить с ними. С Элей.
— Я посоветовался с местными, — Марченко кивнул в сторону плетущихся позади молодых людей. — Их можно переправить сюда.
— Серьёзно? — обрадовался оперативник.
— Серьёзно. Никаких документов, никаких требований. Работой обеспечим. Жильём, я думаю, тоже. Москва здесь такая же необъятная, но пустая.
Объект К7-19 сохранил большинство городов. Спустя полвека после войны развалины отстраивались — медленно, но уверенно. В Москве многие районы уцелели, но опустели из-за радиации. Те, кто спасся в метро, так и остались под землёй, но их потомки вышли наружу и начали строить новый мир — без войн, с верой в то, что договор всегда возможен.
— Спасибо, Егор.
— Главное, чтобы согласились.
На подходе к машине Матвея поприветствовал улыбчивый водитель лет сорока с залысинами. Оперативник забрался на заднее сиденье внедорожника с большим кузовом, Егор разместился рядом, один из встречавших забрался в кузов, второй сел с водителем. Они выехали на Калужское шоссе, в багажнике иногда позвякивала металлическая конструкция квантового туннельного перехода.
Матвей почёсывал указательный палец от волнения. Заметив это, Марченко повернулся к приятелю:
— Может, ты и опоздал, но для раскаяния всегда найдётся время.
Матвей кивнул.
Чем ближе они подъезжали к окрестностям Тарусы, тем глубже Матвей погружался в воспоминания. С тех пор как он впервые шагнул в туннельный переход, прошло немало времени. Сколько реальностей он повидал — разных, непохожих. И в каждой, даже самой забытой, было что-то особенное.
По приезде оперативник помог выгрузить генератор и конструкцию. Собрали быстро, под чётким руководством Марченко. Один из встречавших достал старенький лэптоп, который Егор привёз когда-то, подключил к переходу, застучал по клавиатуре. Электрический ток наполнял врата. Голубая пелена медленно занимала пространство внутри конструкции.
— У вас пара часов, — крикнул один из молодых людей. — Потом генератор сядет. Держать открытыми не сможем.
Водитель передал Марченко ключи от внедорожника. Тот сел за руль автомобиля, Матвей запрыгнул на пассажирское сиденье. Они переглянулись, Марченко зажал педаль газа, направляя машину к голубоватой пелене.
***
В нос ударил запах озона, будто прошла гроза. Матвея захлестнули воспоминания о его пребывании в необычном поселении. Ржавый каземат, отвратительная на вкус печёная тыква, мутная вода, постоянный оттенок сепии перед глазами, но при этом доброта местных, праздник на главной площади поселения, полуразрушенный, уютный домик Элины.
Эля…
Её искренний, завораживающий взгляд, привлекающая простота, нежность, сладкий стон…
Внедорожник выехал на грязную грунтовую дорогу в сторону Просветления.
— Странно, — на подъезде протянул Матвей. — Ворота открыты.
— И блокпост пуст. Не похоже на них, — Егор остановил автомобиль у ворот. — Давай-ка пока в машине побудем.
Они медленно заехали на территорию поселения. Вокруг ни души. Обычно в это время поселенцы занимались обыденными делами: земледельцы пололи грядки, охранники чистили оружие, домохозяйки развешивали бельё на верёвки, детишки носились вокруг круглого неработающего фонтана.
Никого.
Егор притормозил и достал с заднего сиденья автомат Калашникова. Матвей вышел из автомобиля, сделал несколько шагов в сторону кирпичного двухэтажного здания, где они впервые встретили Старшего.
— Эй! — крикнул оперативник. — Есть кто? Эля? Тихон? Кто-нибудь?
Тишина. Рыжие верхушки елей глухим стуком бились друг о друга.
Егор выбрался из машины и отправился в сторону перекошенных домов.
— Они что, ушли? — озадаченно спросил Матвей
— Куда? Радиационный фон в округе не изменится ещё бог знает сколько.
— Но где же они тогда?
— Твою мать, — прошептал Егор.
На крыльце одного из домов Марченко заметил иссохшего, бледного мальчишку. Тот лежал лицом вниз, спина разодрана в клочья. На ступенях — запёкшаяся кровь и следы от ударов чем-то острым. Егор узнал его. Сын Николая — того самого, которого они с Матвеем когда-то спасли от птенца-переростка на заброшенной заправке.
Марченко закрыл рот кулаком.
Аккуратно переступив через тело, он поднялся на террасу и заглянул в дом. Николай сидел на полу, привалившись к стене, с разорванным горлом и запрокинутой головой. В руке он сжимал ладонь жены, лежащей рядом, полубоком.
Матвей закричал — пронзительно, будто его резали. Марченко бросился на звук и, добежав до бывшего напарника, резко застыл.
— Смотри, — выдавил Матвей сквозь слёзы.
Её глаза открыты. В уголке губ застыла печальная, разочарованная улыбка. Живот и ноги изуродованы — так же, как у мальчика и его родителей.
— Уходим отсюда, — жёстко сказал Егор. — Слышишь?
Матвей что-то мычал, не в силах собраться. Марченко схватил его за плечо, приподнял и потащил к машине.
— Мы ничего не можем сделать! Уходим!
— Я… я… — шептал Матвей.
— Оно может быть рядом. Быстрее!
Егор затолкал Матвея в машину, осмотрелся. Теперь, приглядевшись, он заметил в дверных проёмах домов тела — похоже, люди пытались укрыться от той твари, что на них напала. Он сел за руль.
— Она… там… — бормотал Матвей, — это моя… это я…
— Ты ничего не мог сделать, — зажимая педаль газа, сказал Марченко. — Услышь меня, ничего.
Когда произошла трагедия, установить невозможно. В тот день часть Матвея осталась там, с Элей и жителями Просветления.
***
— Тебе нужно что-то поесть. — Марченко зашёл в маленькую комнату квартиры, где он жил с Яной и маленьким сынишкой.
Жена Егора без лишних объяснений согласилась приютить друга.
— Я не голоден, — спокойно ответил Матвей, глядя в окно на пейзаж потускневшей Москвы.
— Ты второй день не ешь. Не заставляй меня изображать из ложки самолётик. Мне этого с малым хватает.
— Мы могли их спасти, Егор. Какая разница, сколько дубликатов живёт в одном объекте? В одной Москве больше пятнадцати миллионов человек, неужели не найдутся похожие?
— Матвей… Ты всё и сам прекрасно знаешь. — Егор обошёл небольшой столик и сел на диван у окна. — Есть устав. Есть правила. Мы не можем…
— Всё мы можем, — перебил оперативник. — Ты живёшь здесь. Со своей семьёй. Я мог остаться там. Понимаешь? Спасти…
— Или погибнуть вместе с ними! — крикнул Егор, но сразу понял, что может разбудить сына, и снизил тон. — Послушай, да, то, что произошло, — трагедия. Они не заслужили такой участи. Но это не твоя вина.
— Моя, Егор. Я — часть системы, которая их уничтожила.
— Тебе возвращаться скоро. Что ты скажешь Раскалову?
— Я не собираюсь возвращаться.
— Что? — опешил Егор. — В каком смысле ты не собираешься возвращаться?
— Не могу. Смотреть в глаза этим свиньям, улыбаться Раскалову. Выполнять задания, от которых гибнут ни в чём не повинные люди. Я слишком долго был марионеткой, дружище. Сначала в руках отца, потом академии, службы, теперь вот Раскалова.
— Матвей, это наш путь. Ты хороший спец, не мудрено, что Раскалов обратил на тебя внимание.
— Да, но я мог отказаться, — он встал с небольшого кресла и повернулся к Марченко, — именно поэтому я должен всё исправить.
— Что ты собрался исправлять? — искренне удивился Егор. — Систему? Кашалота? Раскалова?
— Сколько людей погибло из-за нашего вмешательства? Сколько мы загубили реальностей? Всё из-за того, что мы почему-то возомнили себя вершителями правопорядка. Прикрываем и оберегаем границы нашего объекта, но при этом в других устраиваем чёрт знает что. Решаем, кто должен править на выгоду нам, кого стоит убрать, кого подчинить. Если система несовершенна, то почему нельзя хотя бы пойти на уступки своим? Мы же, сука, жизнь отдаём ради этой грёбаной конторы. Почему ты не можешь забрать семью и жить у нас? Почему погибшие оперативники хоронятся не с почестями, а скромно и без лишнего упоминания? Почему в некоторых реальностях подобные службы открыты, и это не создаёт проблем? Мы что, дикари, которые не смогут объяснить людям все прелести технологии квантового туннельного перехода?
— Нет, мы не дикари. — Егор начал понимать, к чему клонит его друг. — Но если мы у себя во всеуслышание заявим, что существуют технологии, позволяющие путешествовать между реальностями, это может привести к третьей мировой.
— А если не приведёт? Сколько существует миров, где СКАР работают открыто, и это привело к войне? А сколько, где это пошло на всеобщее благо? Раскалов, наш Раскалов, не хочет рисковать. Он боится, потому что понимает, что придётся делиться. Со спецслужбами, корпорациями, другими странами, в конце концов. Он этого не хочет. Сейчас он — монополист в нашей реальности. Понимаешь? Он правит и нами, и другими мирами, оказывает влияние, давление. Из-за построенной им структуры ты мотаешься сюда, а я потерял… — глаза Матвея наполнились слезами.
— Что ты предлагаешь? Грохнуть его? Ты же знаешь: уберём одного — придёт другой, и портрет Раскалова будет висеть у этого другого на стене ещё много лет.