— Ты как говоришь?! — крикнул сероглазый.
— Спокойно, Тихон, — велел Старший, — в чём-то они действительно правы. Мы поймали их, посадили в каземат, а теперь и вовсе отговариваем от их идеи. А знаешь ли ты, дорогой Тихон, что идея — есть начало всего?
— Нет, Старче, откуда мне?
— У каждого исторического события была своя идея. Из-за идей начинаются революции, случаются войны, жертвуют собой люди. Но в то же время изобретаются гениальные машины, создаются новые виды оружия, появляется вера. Ведь когда-то ты, Тихон, как и все твои соседи, приняли мои идеи и последовали за мной, не так ли?
— Так, Старче, — сероглазый склонил голову.
— Мы в Просветлении всегда слушаем идеи ближнего и прислушиваемся к ним. Так как же мы можем отобрать идею у этих двух заблудших? Ведь их идея даёт им самое главное, что может быть у человека. Надежду.
Он поднялся со старого кресла, а девушка, которая вновь появилась из ниоткуда, подала ему старинную трость с круглым пластиковым наконечником, потёртым от времени. Старший немного расправился, провёл по густой белоснежной бороде рукой и подошёл ближе к узникам, невзирая на неприятный запах.
— Когда-то, — говорил он, подходя ближе, — в месте, которое называлось Калугой, мама одного маленького мальчика сказала ему: «Если ты хочешь, чтобы к тебе относились хорошо, то и сам относись к людям хорошо». Мальчик этот урок усвоил, но в наше время опасность повсюду. Потому иногда мы можем невольно обидеть тех, кто обиды этой не заслуживает. Я понимаю, что мы оскорбили вас, взяв в плен. Но так было нужно. Мы здесь видим свой, особый путь, который поймут далеко не все, но те, кто поймут, придут к настоящему просветлению. Вы на этом пути уже сделали первые шаги.
Он сделал паузу и устало выдохнул:
— Примите мои извинения. Сегодня вас положат на матрац в доме, а не на землю в каземате. Помойтесь, отдохните, а вечером заходите ко мне в жилище. Я накормлю вас и напою самогонкой. Обсудим ваши идеи. И наш путь.
***
Вода мутного серого цвета казалась Матвею высшей благодатью. Больше недели они провели в душной камере без возможности помыться, а здесь, в одном из старых деревянных домов Просветления, ему приготовили целую ванну с неким подобием мыла. Матвей очень аккуратно натирал себя этим подобием, смывал, обливаясь из металлического черпака, и натирал ещё раз. Кожа зудела, в некоторых местах проявились покраснения. Неприятный запах каземата плотно засел в носу, хотя от него не осталось и следа. Спустя минут двадцать банные процедуры прервал стук в дверь.
— Кто там? — спросил Матвей.
Никто не ответил, стук раздался ещё раз, дверь со скрипом приоткрылась. Кучерявая голова пролезла внутрь. Её длинные запутанные локоны спадали на красивое лицо, закрывая небесно-голубые глаза.
— Меня… прислал Старший, — скромно сказала девушка. — Я принесла полотенце и постиранную одежду.
— Спасибо, — немного растерялся Матвей. — Я сейчас выйду.
Девушка рассматривала его. Еле заметные рельефы мышц вызывали любопытство. Лицо — уставшее и немного бледное. Русые мокрые волосы. Она опустила взгляд, чтобы рассмотреть низ живота, но Матвей прикрылся полотенцем. Девушка кокетливо хихикнула и удалилась прочь из комнаты.
Когда он вышел, она ждала его на терраске. Теперь разглядывал её он. Ростом — чуть выше среднего, худенькая, стройная, с выразительными бёдрами. Её тело, блестящее от пота, облегал сарафан в цветочек, каких Матвей не видел с детства.
— Как тебя зовут?
— Элина, — ответила девушка и снова стала разглядывать непривычного ей чужака. — А ты кто?
— Матвей. Очень приятно. У тебя красивое имя.
— Старший говорил, что оно особенное, — она кокетливо накручивала кудрявую прядь на изящный палец. — До Последней войны так называли детей тех, кто показывал себя лучшими на производстве. Электрификация и индустриализация. А сокращённо получается — Элина.
— А фамилия у тебя есть, Элина? Или ты как Мадонна?
— В Просветлении фамилий нет. Те, кто основал Просветление вместе со Старшим, отказались от фамилий, а тем, кто родился здесь, они не нужны.
— Интересно.
— Я бы поговорила с тобой, Матвей, но пора к Старшему. Он велел проводить тебя до его дома.
— А как же мой брат?
— Он почти закончил. Его проводит моя подруга, не переживай. Старший попросил, чтобы мы показали себя гостеприимными хозяйками.
Она подмигнула и посмотрела на Матвея сверху вниз.
— Но это потом. А сейчас пора к Старшему. Иди за мной.
Она сделала несколько шагов в сторону двери, резко обернулась и с искренним интересом спросила:
— А что такое «Мадонна»?
***
— Не стойте в дверях, проходите! — Старший комфортно разместился в большом кресле за круглым столом в своей гостиной.
Стол накрыт на троих: сервизные тарелки с еле заметными сколами, мельхиоровые вилки и ножи, немного потёртые хрустальные бокалы с различимым незамысловатым узором и графин с мутной жидкостью синеватого оттенка.
Гостиная оказалась самой большой комнатой в доме Старшего. Её будто не тронули ни время, ни война. Аккуратный дубовый сервант с остатками хрустального сервиза занимал значительную часть комнаты, но не портил её. Там он приходился к месту — как и книжный шкаф со множеством книг старых изданий: Горький, Троцкий, Булгаков, Шолохов, несколько работ Ленина.
— Присаживайтесь. Мы не слишком богаты едой, так что сегодняшний ужин — из моих личных запасов. — Старший повернулся в сторону двери на кухню: — Мая! Неси скорей, моя девочка.
Оперативники заняли свободные табуретки. Мая принесла огромную кастрюлю с пюре, разложила по тарелкам и налила в хрустальные бокалы мутный напиток из графина.
— Я должен извиниться перед вами, — Старший поднял бокал. — Вам может показаться, что приём был нерадушным. Вообще я — советский человек, а в Советском Союзе мы не закрывали дверей и были готовы принять каждого гостя. Но, как оказалось, каждый человек может нести потенциальную опасность, какие бы благие намерения у него ни были. Ведь его намерения отражают то, что может совершенно не подходить другим.
Он посмотрел на оперативников по очереди и, не увидев понимания в их глазах, продолжил:
— Обычно мимо Просветления проезжают либо караваны, либо мародёры. Первые любезно делятся с нами своими товарами, а дальше либо остаются, либо отправляются на верную гибель в сторону Москвы. Вторым, к сожалению, приходится доходчиво объяснять, что путь… А впрочем, не важно. Вас эта участь наверняка не ждёт. Потому давайте выпьем! За наше знакомство.
Звон бокалов наполнил комнату. Все трое залпом выпили синеватый самогон и приступили к жидковатому пюре.
— Я должен сказать, — начал Марченко, — что испугался, Старче. Не поймите неправильно — мы с братом многое повидали. Но вооружённые люди… Здесь, среди леса, у реки. Это же практически мёртвая зона. У вас свои устои, которые наверняка выработаны годами. Почему вы пригласили нас к себе? Это большая честь.
— Вы не похожи на мародёров, товарищи. Да и на караванщиков тоже. Хотя, признаюсь, я позаимствовал у вас немного табака. И должен сказать: вы должны его продавать. — Он сделал паузу и жестом показал придвинуть бокалы к нему. — То, что пережили вы — это начало пути Просветления. Своеобразная проверка. Оказавшись в заточении наедине с самим собой, человек обостряет все чувства. Главный вопрос — какие? Кто-то захочет убить тех, кто его задержал, кто-то будет молить о пощаде, не сделав ни единого вывода, а кто-то… кто-то осознает, что есть иной путь. Мы даём возможность присоединиться к нам и познать этот путь. Путь Просветления.
— Простите, Старче, но мы не ищем пристанища здесь, — сказал Егор.
— А почему нет? — возмутился Матвей. — Мы держали дорогу до места, которого, может, вообще не существует. Эльдорадо. А здесь — жизнь. Можно заработать на стакан воды и пропитание. Может, сама судьба привела нас сюда!
— Потому что мы это уже обсуждали, — жёстко обрубил Марченко.
— Товарищи! Товарищи! — обратился Старший. — Не ссорьтесь, прошу вас. Егор, постарайся услышать младшего брата. Он в чём-то прав. Я верю, что не зря вы оказались на полянке у наших ворот. Я не предлагаю вам стать одними из нас. Это, друзья мои, нужно заслужить, а ещё — разделять идеи Просветления. Но если бы вы рассмотрели возможность продолжить этот путь, то кто знает?.. Может, когда-нибудь вы станете достопочтенными поселенцами Просветления.
— Этот путь, Старче — что он подразумевает? — спросил Марченко для приличия.
— Чтобы понять наш путь, вам нужно узнать его историю.
Старший посмотрел куда-то вдаль. Глаза его сделались грустными, а взгляд перенёс старика во времени.
— Я родился во время Великой Отечественной, — начал он, — в месте, которое когда-то именовалось Калужской областью. Самой войны я не помню. Да, наверное, это и хорошо. Война — есть ужас. На фронте погибли мой отец и дед. Мама растила меня и ещё пятерых таких же. Победа в той войне далась слишком дорогой ценой. Знаете, когда всё закончилось, каждый фронтовик поднимал стопку водки только с одним тостом: «Чтобы не было войны». Но у кого-то сверху, судя по всему, были свои планы на нас.
День катастрофы видится мне и по сей час. Я, молодой амбициозный студент, шёл домой с занятий, когда услышал сирену. Этот звук не перепутать ни с чем… Громкий, жуткий… Он звучал везде.
Первая очередь ударов пришлась на Москву и Подмосковье. Говорят, что там не выжил никто, даже несмотря на наличие бункеров и метро. Люди просто не успели добежать, а те, кто был в метро… Им нечем было питаться. Они оказались как сельди в банке — закупорены металлическими воротами.