- Степан, умираю... Степан... - слабо раздавалось возле Степана, немного ниже, во тьме.
Степан, как лунатик, стал осторожно переступать с карниза на карниз. Он не думал об опасности, его кто-то вел, указывал, куда ступить, он сделался легким, бездумным, странным, ноги враз прозрели, руки к скале магнит к железу, крылья опасности поддерживали его над бездной, страх вел книзу бесстрашным для души путем.
- Помоги... Ради Христа.
Степан склонился над Афоней. Тот завяз в расселине скалы. Степан догадался: на том проклятом месте Афоня не усидел, упал и этим сразу нарушил точно рассчитанный прыжок коня.
- Руки, ноги целы? - спросил Степан, ощупывая старавшегося приподняться товарища.
- Кажись, целы... Ведь я не высоко летел, сажени с две... Бок зашиб, голову.
- Сиди. Дожидай...
Степан, так же по-кошачьи карабкаясь, стал быстро спускаться к лошади.
Он не знал, долго ли и как спускался, - он был не свой, не здешний, он спустился в пропасть, широко открыл глаза. И содрогнулся. Чалая лошадь Афони, падая с огромной высоты, напоролась животом на остро торчавший ствол сломленного крепкого деревца. Она упиралась в камни передними ногами, зад же лошади, подпертый пронзившим ее стволом, висел в воздухе. Она ржала мучительно, с смертельной тоской, била задними копытами по воздуху и крутилась, стараясь освободиться. Но крепкое острие все глубже уходило в распоротый живот. Рот ее был оскален и покрыт пеной, голова бессильно моталась во все стороны. Степан с маху ссек топором лесину, лошадь стала на все четыре ноги - и зашаталась. Степан потянул из живота ствол - вместе с хлынувшей кровью вывалились внутренности, как кольчатые змеи. Лошадь протяжно охнула, опустила голову и застонала по-человечьи; задние ноги ее отказывались служить, подгибались, словно она собиралась сесть. Степан засопел. Лошадь повалилась на бок. Шатаясь и скривив рот, Степан зашел спереди, опустился на колени и обнял лошадь за шею.
- Миленькая моя... Лошадушка... Детишка моя, лошадушка... Лошадушка!
Он целовал ей глаза и лоб. Глаза ее были влажны и под луной блестели умоляюще. Она вся затихла, чего-то ожидала покорно.
- Миленькая, лошадушка.
Степан глухо крякнул, перекрестил ее, вскинул ружье и выстрелил ей в ухо.
Глухо, перекидисто загрохотал в горах выстрел, долго перебрасывался от горы к горе, и последние отзвуки его где-то зарылись в туманах.
V
Теперь приятели плелись пешком, Степанов конь тащил на себе весь груз. Торбы с хлебом и сухарями стали тощи, а сказочное Беловодье не подавало о себе никакого голоса. Путники приуныли. Афоня шел с обмотанной головой, припадая на правую ногу. Тяжкая дорога и ушибы мешали ему молитвенно настроиться, но он все же молился молча и за убившуюся вчера лошадь и за свое спасенье. Шли ровными лугами, блестело утреннее солнце, красовались цветы в траве, от самоцветных гор веяло теплым, смолистым запахом. Вчерашний ужас еще не иссяк в глазах Афони, бледное, постное лицо его сосредоточенно, все думы его там, среди мрака ночи, и слух наполнен липкими звуками предсмертного ржанья. Он не видел солнца, не замечал росистых трав кругом.
- Хоть бы черт повстречался, - буркнул Степан.
- Что ты такое слово вымолвил! - ответил Афоня и взглянул в хмурое, озлобленное лицо Степана.
Степан сказал укорчиво:
- У тебя ведь душа коротка. Ты все над землей привык порхать, по-птичьи. Сказки бы тебе бабьи слушать, а не... Я знаю, о чем ты думаешь... Вот ужо тебя богородица или андел божий на крыльях прямо в Беловодье, к кисельным берегам. Нате, кушайте, Афанасий Митрич. Хы! А своими ногами не хочешь пошагать?
- Вовсе даже не об этом я думаю, - печально молвил Афоня и, помолчав, спросил: - Степан, отчего Чалка так ржала? Сердце за нее болит. Это я сгубил ее.
- Ничего не ржала. Тебе погрезилось... Сразу насмерть зашиблась.
- Пошто ты выстрел дал? Пристрелил?
- Ничего не пристрелил. Козла увидал, да промазал.
Афоня вздохнул, испытующе посматривал в притихшие глаза друга.
Обедали у ручья, в тени густого кедра. Степан набрал грибов, хлёбово было вкусное. Афоня повеселел, взор вновь окрылился сказкой, мысли отлетели от земли. Но Степан отрезвил его:
- По расчету, вчера на месте должны быть, а еще и белков не видно. Шестые сутки путаемся. Поколеешь тут.
- В Беловодье отдохнем.
- Плохой ты товарищ. Беловодье... Кажись, сказано тебе ясно, что Беловодья на свете нет! - отрубил Степан.
- Куда же оно девалось? Есть. Мне видение было, сон. Вот уснем в беде, а проснемся у молочных рек.
Степан насупил брови и махнул рукой.
Тропа опять ударилась в горы. Шли каменистыми россыпями. Путь труден, неподатлив. У коня из сбитых ног сочилась кровь.
Вдруг на повороте внезапно вырос всадник. За ним шла в поводу свободная, незаседланная лошадь.
Мрачные морщины на лбу Степана разлетелись, лицо ожило. "Ну, теперя доберемся, - подумал он, с надеждой посматривая на приближавшегося всадника. - Кровь пролью, а лошадь будет наша".
- Куда? В Урянхай, что ли? - зычно спросил всадник, поравнявшись. За хребты?
Путники рассказали ему все. Афоня захлебывался от радости, умильно посматривая в свинячьи глазки великана всадника, и юлил перед ним, как повстречавшая хозяина заблудившаяся собака.
Всадник пудовой горстью огладил круглую бороду, сказал:
- Вертайте, самоходы, назад. В белках вам крышка.
- Выберемся, - возразил Степан, оглядывая огромную фигуру мужика. Взад оглобли поворачивать не рука нам.
- За смертью идете, - угрюмо проговорил мужик. - Вьюга была, путь в снегах перемело.
- Продай, пожалуйста, коня, выручи нас, - стал просить Степан, чувствуя, как в сердце закипает неприязнь.
- Ты умен, - раздраженно ответил всадник. - Для себя его купил, эвот какую путину сломал.
- Продай! - решительно отсек Степан, глаза его сверкнули. - У тебя два коня... на одном доедешь.
Мужик, не ответив, тронул коня.
- Продай! - с отчаянием заорал Степан, хватаясь за ружье.
Мужик обернулся и, вмиг сорвавшись с седла, в два прыжка был за выступом скалы. Щелкнул затвор ружья, дуло нащупало Степанов лоб.
- Бросай ружье, язви тебя! Убью!!! - взревел из-за скалы медвежий голос.
Афоня пал на колени, взмолился:
- Дядя! Дядя!!
Степан подался назад, заскрипел зубами и покорно повесил ружье за плечи. Его била дрожь. Лицо налилось желчью и подергивалось.
Мужик вперевалку подошел к Степану и спокойно сказал:
- Мой совет - назад. Упреждаю. Было бы сказано. Садись на мою лошадь - и айда... А промежду прочим... Знаете дорогу?
И опять подробно рассказал им, как идти. Сел в седло и, не оборачиваясь, поехал.
Афоня кричал ему вслед:
- Ежели погибнем, на тебе ответ перед богом!
- Всяк сам за себя ответчик! - гулко бросил тот.
Степан с ненасытной злобой сек взглядом широкую удалявшуюся спину, руки чесались пустить вдогонку пулю, но мощь и звериное бесстрашие всадника были защитой ему.
- Ну и дьявол... - скрипел Степан зубами.
Афоня проговорил:
- Господь с ним.