Дитя смотрело на Лемюэля мертвыми пустыми глазами. Тонкую шею пересекала лилово-желтая полоса — след детоубийства, совершенного матерью.
«Но, по сути, я задушил его своими руками».
Мальчик по-прежнему тянул ручку к Гамону.
«Как его звали?»
В разум Лемюэля хлынула лавина имен, неведомых ему. Летописец не понимал, что они обозначают — людей, места или вещи.
«Фарос? Фаэрон?»
«Нет, Ферет. Точно, его звали Ферет».
— Оставь меня, — прошептал Гамон остатками дыхания. — Я убил тебя. Я убил тебя…
— Нет, — ответил ему глубокий и раскатистый, совершенно не детский голос. — Ты еще можешь спасти всех нас.
Мальчик схватил Лемюэля за шкирку и потащил к себе. Гамон с изумлением понял, что могучее дитя медленно вытаскивает его из-под распростертого Ольгира, и начал отбиваться: в мире живых летописца ждали только новые страдания.
Давление на грудь исчезло. Лемюэль судорожно втянул заряженный электричеством воздух. Вокруг него плясали разряды энергии, арену накрывал трескучий купол из молний. Мир в поле зрения поплыл из-за резкого притока кислорода в мозг, и Гамон едва не упал лицом вниз, но мальчик удержал его.
«Нет. Не мальчик».
Воин Тысячи Сынов дернул Лемюэля вверх, порвав ему балахон, и заставил сесть прямо. По ногам и позвоночнику Гамона пронеслась волна невыносимой боли, на глазу выступили слезы. Заморгав, летописец извернулся в хватке своего спасителя. Легионер неразборчиво забормотал себе под нос и провел руками по груди человека, словно проверяя, не ранен ли тот.
Ощутив кожей нечто влажное, Лемюэль опустил глаз. В тех местах, где его касался космодесантник, остались текучие пятна крови.
— Что ты делаешь? — выдохнул Гамон.
— Сиди смирно, — велел воин, оглядываясь через плечо. — У меня мало времени.
Летописец посмотрел туда же, и его сердце заколотилось от ужаса.
В центре амфитеатра ослепительно сиял Магнус Красный.
Вытянув ступни носками вниз, Алый Король парил в метре над песком, уже обращавшимся в стекло, и броня нестерпимо ярко сверкала, будто расплавленное золото. С распростертых рук примарха струился свет, подобный крыльям ангела мщения, который сошел с небес, чтобы обрушить возмездие на неверное царство.
К концу битвы Циклоп полностью утратил черты материального существа. Этому аспекту Магнуса не требовалась плоть — он состоял из неудержимой энергии эмпиреев.
Если таков осколок, на что же способно целое?
Вокруг примарха лежали разбросанные тела — из плоти и крови, из железа и керамита. Смертные, слуги Механикума, легионеры. Волки, поодаль друг от друга. Неподвижная сестра Цезария в разбитой, дымящейся броне.
Пали даже Пром и Нагасена.
Лемюэль не понимал, мертвы они или живы.
Воин встряхнул Гамона и жестко посмотрел на него.
— Ты хороший человек? — спросил легионер Тысячи Сынов.
— Что?
— Отвечай быстро: ты — хороший человек?
— Нет, — сказал Лемюэль.
— Ты когда-нибудь был хорошим человеком?
— В прошлом, возможно… Я не знаю.
— Надеюсь, — космодесантник пожал плечами, — этого хватит. Иначе нам обоим не поздоровится.
Заметив, что Алый Король плывет к ним по воздуху, воин поднял летописца на ноги.
— Менкаура, — произнес Магнус. — Разумеется, это ты. Кто еще из моих отпрысков сумел бы заглянуть в истинное будущее?
— Только Ариман. Может, еще Амон, — предположил легионер, и Лемюэль почувствовал, что Менкаура быстро водит ему большим пальцем по шее ниже затылка, рисуя сужающуюся спираль. — Но оба брата ослеплены сыновней любовью и не увидели бы правды. Даже если бы им открылось то же, что и мне, они не осмелились бы остановить тебя.
Кружа над ареной, Циклоп окинул взглядом картину бойни.
— Лучшие воины Малкадора потерпели неудачу. Почему ты решил, что у тебя получится?
— Потому что я, как и ты, был прилежным учеником. И тоже заглядывал в запрещенные тексты.
Гамон задергался в хватке воина и вскинул руку, прикрываясь от звездного сияния осколка души примарха. В прошлом летописцу доводилось сидеть рядом с Магнусом Красным, внимая историям о Просперо, ныне сгинувшем, но это существо разительно отличалось от прежнего Алого Короля. Благородный, по-отечески покровительственный рассказчик сменился пламенной ипостасью Циклопа, поглощенной гневом, ожесточением и ненавистью.
Менкаура зашептал диковинные слова, от звуков которых Лемюэль содрогнулся.
— Пожалуйста, не надо… — всхлипнул он.