Кажется, возвращению маховика времени оказался не рад лишь один Леголас, лицо которого осталось в тени, и поразившее его смятение осталось незамеченным… его невеста мягко поблагодарила хоббита, нисколько не сердясь, а внутри Гимли, кажется, бушевал не здравый смысл, а выпитый алкоголь. Гном насупился, словно его благородный поступок оказался неоценённым.
— Так, а теперь расскажите мне всё, как было! — вспомнив о чём-то важном, гном потребовал, чтобы ему немедленно пересказали все упущенные моменты. — Я, кажется, упустил что-то важное…
Леголас переглянулся с Гермионой — вот уж им-то меньше всего на свете хотелось вновь и вновь пересказывать нелицеприятные для обоих события, но ничего не поделаешь. Да и к тому же за них всё сделают словоохотливые хоббиты, которым хоть подраться не дали, так дайте глотки подрать.
— … а потом он сказал, что… — и тут Пиппин осёкся, подняв вдруг изменившийся взгляд на Гермиону. Он не вытаскивал её из дома терпимости, не видел того, что с ней сделали дни, проведённые там… и слова Мерсер были для него истиной в последней инстанции, в которую не хотелось верить, но всё же. — В общем… назвал нашу Гермиону нехорошо…
— Очень нехорошо назвал, — поддержал его Мэрри.
— Как назвал? — не понял с бодуна тяжко соображающий гном.
— Прекратите, — холодно повысил голос Леголас, придерживая Гермиону за плечи.
— Ну так… пошли макнём его в навоз, — бородатый всерьёз не понимал, почему они этого до сих пор не сделали.
— Вот за что я люблю тебя, Гимли, так это за умение без лишних слов решать возникающие проблемы… — Леголас в кои-то веки ощутил редкостное единодушие и взаимопонимание с гномом, а тот похабно рассмеялся в бороду.
— Ну так пошли! — секиры под руками не нашлось, пришлось вместо этого воинственно сжать кулаки.
— Завтра утром, — коротко пояснил эльф.
— Что? Да у меня голова будет гудеть хуже медного колокола… чего тянуть-то? Макнём их в навоз и оставим там до утра, а сами спать, завтра день тяжёлый…
— Тяжёлый, Гимли… я пойду один.
Гном явно недопонимал ситуацию.
— Стоп… Гермиона — наша, общая, а бить врага за неё ты один пойдёшь?
— Гимли… — робко подал голос Мэрри, но гнома было не остановить.
— Она моя… — попытался вмешаться Леголас.
— Да с какого Смауга твоя-то?! — возопил Гимли.
— … невеста, — завершил свою мысль эльф в резко образовавшейся звенящей тишине.
Гимли озадаченно почесал лысину (Мэрри готов был поклясться, что слышал, как тяжело и со скрежетом работали мысли в его голове), Пиппин ошарашенно переводил взгляд с одного на другого, словно спрашивая их: как так?...
— Прости, друг Гимли, за её честь в рассветный час я поборюсь один.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ГЛАВА
Величие людей познаётся не в победе, не в сражении и количестве смертей на счету. Кровью врага не смоешь бессчетное количество грехов. На закате своей жизни каждый утонет в алом озере, на дно потянут грехи, обретая эфемерные лики изувеченных душ.
Праздник великой победы, дань погибшим воинам — защитникам Ристании, их бессмертной славе, обернулся новым кровопролитием. Словно злой рок судьбы не успел насытиться. В этот день с ними не было проклятого кольца, отравляющего умы, но взыграла гордыня — крепкий яд человечества, и гниль полилась рекой, сея раздор в рядах воинов Рохана.
Никогда ещё утро после победы не было омрачнено ожиданием чего-то хуже последователей Тёмного Властелина. Короткий миг счастья упорхнул как вольная птица. Прошлое вновь нависло над головой рукой палача. Гермионе страшно не за себя — за него. Это ли их судьба? Назваться невестой, чтобы позволить ему смыть кровью её позор.
Солнце золотым светом дребезжит над Ристанией. Грейнджер подняла взгляд, смотря на дневное светило; она оставалась в тени дворца, оттягивая момент с приближением неизбежного. Свет тянется к её ногам, разбивая тьму — он желает дотронуться до волшебницы и затопить её сознание светом.
На главной площади уже всё готово — здесь под пристальным взглядом Теодена и жителей Рохана свершится правосудие. Гермиона глубоко вздохнула; свежий воздух ворвался в лёгкие, обжигая прохладной волной. Она была полна сил и энергии, но спокойствие подорвали события прошедшей ночи. В голову лезли мрачные мысли об исходе поединка. Волшебница верила в Леголаса и была уверена в его победе. Осознав всю мощь эльфийского народа, девушка понимала, что такое человек против эльфа. Мерсер был явным идиотом, но не без талантов. Закоренелый наёмник, несмотря на хмель в голове, казался ей человеком, способным создать проблемы. Нанесённое им оскорбление ей и принцу Лихолесья — не просто пьяная выходка самовлюблённого дурака. Гадкое предчувствие терзало волшебницу. Внутреннее ощущение подсказывало Гермионе, что одолеть его окажется не так просто.