Леголас опрометью гнал Арода к Тропе мёртвых. Что-то звало его вернуться туда, душа выла в голос громче, чем ветер в горах. Он вернулся одиноким путником, нашёл то место с рассечённым напополам камнем. Достал из истоптанной и смешанной с землёй травы осколок знакомого до боли маятника…
Чтобы спастись, она ушла в другой мир.
Ветер завывает в пещерах, треплет волосы, хлопает по ногам полой плаща… ни души. Эхом разошёлся от стен крик, от которого вспорхнули бы перепуганные птицы, но их нет — ни травинки не шелохнулось от его зова, которым он отчаянно-надрывно пытался дозваться её… из другой жизни.
Если бы ты знала, родная, как мне больно…
***
— Когда я уже была готова поверить в то, что это было сном, ты снова напоминаешь о себе... — пальцы сжимают листок бумаги, зажатый в руках. Кажется, что все слёзы остались в Средиземье и на это их уже не осталось. Внутри не гложут сомнения, ответ кажется ей таким очевидным, что не стоит забивать голову другими возможными вариантами, но…
— Вам сюда? — от размышлений отвлекает голос, и Гермиона отрывает глаза от безжалостно смятого в руках листа. Видит перед собой молодую девушку, нерешительно переминающуюся с ноги на ногу, а где-то из соседнего коридора плачет навзрыд женщина. Всё нутро съёживается, и как никогда хочется спрятаться — ответом служит шорох бумаги, сминаемой дрожащими пальцами.
Девушка озадаченно смотрит на волшебницу, не понимая, но не решается влезть с расспросами. Грейнджер хочется с силой заткнуть уши, только бы не слышать чужих рыданий, но вместо этого трусливо бежит, не оглядываясь, чтобы ни секунды больше не задержаться в этом проклятом месте. В сравнении с ним и Мордор кажется райским уголком.
***
Беспокойные круги по комнате. К столу и обратно. К двери, короткий взгляд и снова назад.
«Как сказать?»
Этот вопрос мучает её уже второй день. У зазнайки и заучки в словарном запасе впервые не находится подходящих для этого случая слов. С чего начать? Как объяснить всё так, чтобы поняли? Чем закончить, когда она и сама не знает, что решит для себя. Короткий взгляд в отражение зеркала; слёзы ничем не помогут на этот раз. Никто не поможет, она сама должна принять решение. Она, а не кто-нибудь другой, но… сомнения точат с разных сторон, и становится по-настоящему страшно.
— Что я буду делать дальше?
***
Две минуты молчания, а кажется, что прошла целая вечность. Гермиона не смела поднять глаз после озвученного, да и как смотреть на родителей, когда ты ставишь их перед подобным фактом, который звучит, как бред воспалённого мозга? Она не рассказывала родителям и друзьям о том, что случилось в тот злополучный день, перевернувший её жизнь с ног на голову, посчитав, что им не обязательно знать о перемещениях и неудачной выходке Уизли, но кто-то сверху распорядился иначе. Правда всплыла так неожиданно, что Грейнджер сама до сих пор с трудом в неё верила, но глаза не обманывали.
Волшебница сжала колени ладонями до больно впивающихся в кожу пальцев, но не сказала больше ни слова. Вот она… примерная дочь. В восемнадцать лет уже почти что мать, которая к тому же сама не знает, кто отец ребёнка, что она носит под сердцем. Стоило ли им знать всю правду о том, что случилось, или и озвученного достаточно? Поверят ли те, кто знает её от самого рождения, в слова, сорванные с языка с таким трудом, что хотелось бы дать его на отсечение, только бы этот разговор не состоялся?
Грейнджер чувствует, как мягкая обивка дивана натягивается под весом ещё одного тела, а затем рука матери мягко и ласково отнимает её руку от колена, чтобы больше не терзала себя. «Всё хорошо. Я рядом» — слова не сказаны вслух, но звучат в голове так отчётливо, что, не задумываясь, Гермиона льнёт к материнской груди, находя в ней защиту. Слёзы омывают щёки. Новое тепло — вторая ладонь оказывается в руках отца и его крепкое плечо рядом с ней, готовое предложить свою поддержку. Этих людей хочется благодарить за жизнь, которую они ей подарили, а вместо этого… она делает им такой незаслуженный подарок. Они готовы принять любое её решение, но какое из них будет правильным?