«Ну что? Этого ты мне хотела показать?» — мысленно обратившись к Гермионе, гном скрестил руки на груди и злобно зыркнул в её сторону, в то время как из другой комнаты показалась другая рыжеволосая девушка, взявшая чернявого под локоток. Вот тут уже Гимли озадачился, нахмурив кустистые брови — это что, получается, не новоиспечённый супруг старой знакомой Грейнджер? Если нет, то кто?
Неловкую тишину разрядила своим появлением Джинни.
— Здравствуйте... — чувствуя, что они здесь не к месту, она неловко переводила взгляд с улыбающейся Гермионы на незнакомого и очень странного гостя. — Мы, наверное, пойдём… Поздно уже, да и нам пора…
— Спасибо, что выручили, — улыбнулась Грейнджер, ни на секунду не забывая о старом друге, которому Поттер подбросил лишний повод разозлиться и начать размахивать секирой. Спасибо, что ту у него ещё в министерстве изъяли.
— Мама! — в гостиной, едва не сбивая на ходу и мебель, и нянек, показалась виновница плохого настроения гнома.
И тут… изумление Гимли с каждой секундой росло в геометрической прогрессии, а закончилось тем, что брови взлетели вверх, а бородатая челюсть плавно отвисла чуть ли не до пупа. В гостиной появилась чудненькая девочка — миниатюрная копия Гермионы — и побежала к волшебнице, сияя льдисто-голубыми глазами… и нужно было быть совсем дураком, чтобы не догадаться, чья это дочь: прядка длиннющих рыже-каштановых волос была заправлена за остроконечное эльфийское ушко.
Эвелин тут же кинулась к Гермионе, размахивая рукой со стеклянным шаром.
— Я нашла… Нашла твой подарок! — радостно воскликнула девочка.
Семейство Поттеров, пользуясь вниманием, прикованным к ребёнку, поспешило оставить Грейнджер вместе с их странным и вызывающим множество вопросов другом.
— Он… он… — Эвелин не находила нужного слова и так была охвачена радостью, что не сразу заметила мистера гнома. — А это кто? — с удивлением и интересом девочка рассматривала потомка Дурина, позабыв о магическом шаре, зажатом в руке.
Мысли спутались, язык завязался узлом, поэтому весь рой возникших вопросов Гимли обобщил в крайне изумлённое и глубокомысленное «А?...», вытаращившись на Гермиону и указав на Эвелин пальцем. И так понятно, что он имел в виду… А девочка тем временем с интересом разглядывала гнома, видимо, решая: бояться его или нет. На крохотной ладошке покоился хрустальный шар, в котором взбаламученные снежинки, оседая, явили две до боли знакомые Гимли фигуры, кружащиеся в танце…
К горлу подступил непрошеный ком, влажный и тугой, грозящий гному впервые в жизни пустить скупую мужскую слезу.
Грейнджер улыбнулась, наблюдая за реакцией гнома, вот теперь она видела, что он понял её правильно. С третьей попытки. Надо было что-то сказать, но вот как бы помягче, чтобы со стороны не выглядело, как обух топора по затылку?
— Это дядя Гимли, — с нейтрального начала волшебница, объясняя. — Он наш друг. Из великого рода гномов Дурина. Помнишь, я тебе рассказывала?
Эвелин протянула своё высокомысленное «о» с таким видом, словно профессор рассматривал новый вид членистоногого и делал очередное великое открытие для общества. Потомок Дурина, которому во второй раз не хватило слов из-за нахлынувших на него эмоций (конечно, как в камине перемещаться, так ему рот не закроешь, а как за друга порадоваться — так и скупой слезы хватит!).
— Что это с дядей? — тихо шепнула Эвелин, обращаясь к матери, но взгляд всё никак не могла оторвать от любопытного ей гнома. Ещё бы! В этом мире так много магических существ, что ей, малышке, и не счесть, но даже с таким проводником, как Гермиона, она ещё ни разу вживую этих самых потомков Дурина не видела. Только слышала истории, рассказанные матерью.
— Да вот самой интересно... то ли рад, то ли сейчас расплачется, — протянула волшебница с улыбкой, становящейся всё шире и шире. Как тут не улыбнуться, когда гном с трудом сдерживает эмоции? Эвелин восприняла её слова, как сигнал к действию. Она осторожно, всё ещё чуть опасливо поглядывая на незнакомца, подобралась к нему шажок за шажком, и остановилась напротив, смотря снизу-вверх большими голубыми глазами с любопытством и восхищением.
— Не плачь, дядя Гимли, — открытый и добродушный ребёнок видел своей главной обязанностью утешить и заставить не грустить каждого, кто, как ей казалось, в этом нуждался.