Трогательные слова выбили гнома из колеи, и он глухо поперхнулся комом из слёз, вставшим поперёк горла — странно и немного грустно было познакомиться с ребёнком, для которого они по жестокому стечению обстоятельств долгое время были лишь персонажами маминых рассказов перед сном… В том числе о папе, который даже не знал, что в другом мире о нём мечтает чудесная девочка с глазами цвета весеннего неба.
Но… гномам неведомы женские сопли! Всю мокроту — долой. Застеснявшись собственных сантиментов, Гимли закудахтал-закашлялся, сурово пряча взгляд и шмыгая носом, а девушки в два голоса добили его окончательно. Непонятно, кто кого больше боялся — девочка гнома или наоборот — но бородатый смотрел на неё с опаской, ожидая нового удара милотой и слезливыми сценами по своей суровой гномьей натуре. Не выдержит ведь, разведёт сырость, опозорится на века! И, что называется, получил…
— Смотри, что мне мама подарила, — весело заулыбавшись, Эвелин протянула гному хрустальный шар, показывая. — Правда, здорово? Здесь мама и папа.
Гермиона усмехнулась. Она всё думала, как бы мягче подтвердить мысли гнома, а за неё всю работу сделал тот самый сюрприз.
«Мама и папа» танцевали как живые, словно восстали из памяти, мужчина улыбался, а с волос девушки рассыпались белые цветы-камнеломки… всё, как в тот вечер. Донельзя смущённый Гимли не смог больше терпеть, чёрствая корка на душе надломилась, и гном задышал тяжело и гнусаво, как расстроенный рояль.
Хотел что-то сказать, собирался, открывал рот, набирал в грудь воздуха… бросал эту затею, теряя слова и мысли вновь и вновь, и просто смотрел на дочку друга сквозь огромные горючие слёзы, вставшие комом в глазах. В конце концов, справившись с собой, Гимли опустился на одно колено перед недоумевающим ребёнком, протянул к ней ладонь — хотел погладить по волосам, но… передумал. Убрал. По сравнению с этим чудом его ладонь казалась несоизмеримо грубой и неотёсанной, такой лопатой столь нежный цветок он брать ни за что бы не стал, побоялся помять лепестки.
— Видел бы тебя отец, — тихо произнёс Гимли, с любовью глядя на малышку. — Он был бы счастливее всех на свете.
***
— … Хоббиты наши Шир отвоевали у Сарумана, Сэм женился, о Фродо не слышно, Пиппин и Мэрри дебоширят у себя на родине, хотя, по рассказам очевидцев вроде образумились, — коротко о главном вещал Гимли, покусывая выданную ему для перекуса индюшачью ножку. О ратных подвигах и победе над злом уже было вдоль и поперёк рассказано, а что после, на взгляд Гимли, было уже делом бытовым и неинтересным. — У Арагорна с Арвен мальчишка — шесть годков уже, правителя будущего растят, город, земли людские восстанавливают. Леголас с мужем Эовин всех орков из Итилиэна вытравили, как тараканов! — Гимли демонстративно раздавил на столе воображаемую букашку.
Гимли испытывал терпение Гермионы на прочность. Она с охотой слушала рассказ гнома о судьбе мира, который скоропостижно покинула, и всех, кого знала в нём лично, но спустя череду попыток повернуть разговор к одному конкретному лицу, всё как-то сминалось. Потомок Дурина то юлил, то говорил вскользь общими фразами, не вдаваясь в подробности. Волшебница чувствовала неладное, но и сама с лёгким страхов внутри перед неизведанным боялась озвучить главный вопрос.
Под взглядом Гермионы гном понял, что дальше тянуть время пространными рассказами обо всех, кроме одного, нельзя… надо и к делу переходить. Скосив глаза на Эвелин, Гимли дёрнул кустистыми бровями — не при детях. Негоже ей такие истории слушать…
Поняв по взгляду Гимли, что разговор не сулит ничего хорошего — не зря её сердце беспокойно билось каждый раз, когда он грубо менял тему при упоминании Леголаса, Грейнджер бросила взгляд на часы, а после на дочку.
— Эвелин... — с её стороны было совершенно бесчестно вот так выпроваживать ребёнка, который впервые получил возможность поговорить с самым настоящим гномом, да ещё и по совместительству другом отца, но... — Пора спать, милая.
— Но я хочу ещё послушать!
Девочка обиженно надула губы, но Гермиона была непреклонна. Сама проследила за тем, чтобы дочь оказалась в постели; сна от неё не добьёшься, а вот обид за то, что выпроводили — с лихвой.
***
Спустившись, волшебница помедлила. Она боялась услышать истинную причину, по которой Гимли оказался в её мире, но что толку оттягивать, если это уже случилось?