Камень попадает под ногу, и девочка оказывается на земле. Больно и обидно до слёз, но она слишком упряма, чтобы сдаться так просто. Поднимается, забыв про игрушку, что до этого так крепко сжимала в руке, и снова бежит за ним, пока олень не скроется из виду, а она не остановится у леса, выросшего перед ней неприступной мрачной стеной. Неуверенно делает шаг и замирает, когда ветер, играя, наклоняет деревья, и ветви тянутся к ней, как длинные руки с острыми пальцами — схватить и не отпустить. Отступает, но, стоит увидеть белый силуэт меж деревьев, как вновь появляются силы и смелость.
— Друзья так не поступают… — и делает решительный шаг в темноту.
***
— Эвелин! — басил Гимли, продираясь через непролазные кусты, которые как специально цеплялись за одежду и держали гибкими, колкими ветвями. — Эвелин?!
Маленькие следы на мягкой земле вели в чащу леса.
— Ты не бойся, она же дочь лесного дикаря! — бросил он через плечо Гермионе, пробирающейся вслед за гномом, который для кустов черники был словно асфальтовый каток. — У неё это в крови — в любой непонятной ситуации лезть на дерево!
— Эвелин… — пальцы сильнее сжимают незаслуженно оставленного без внимания плюшевого белого оленя. Материнское воображение пыталось пуститься в безудержный пляс и нарисовать самые ужасные события, но Гермиона изо всех сил старалась сохранить спокойствие. Чувства важны, но сейчас они могут помешать увидеть какую-то важную деталь. И пусть Гимли оставался верным проводником, который в следах, в отличие от неё, разбирался, но этот лес Грейнджер за годы жизни здесь успела немного узнать. Эвелин дала ей такую возможность в первый же день переезда, когда решила прогуляться по окрестностям их нового дома без неё.
В этом мире Гермиона обрела свою силу, поэтому полагалась больше на поисковую магию, нежели на знания потомка Дурина. Наложив заклинание на любимую игрушку Эвелин, волшебница следовала за летящим маяком-оленем в лесную чащу.
— Эвелин!
Нет ответа, и сжимается сердце. Куда она могла пойти? Зачем покинула дом среди ночи? Волшебница ломала голову, пытаясь понять, но не находила ответа. Следы на земле уходили всё дальше, то теряясь, то находясь вновь в темноте опустившейся ночи. Гермиона прислушивалась, надеясь, что в шуме леса услышит тонкий голос дочери, но не получала ничего, кроме крика совы, вылетевшей на охоту, или тихой песни сверчков.
— Куда же ты пошла…
Следы привели их к голой поляне в окружении старых деревьев. В центре возвышался некогда могучий дуб; стихия, годами обрушиваясь на него дождями и ветрами, победила лесного гиганта, склонив его к земле. Сломанный ствол успел порасти мхом и грибами.
— Эвелин… — выдохнула Гермиона в неверии. Под ним, прижимая колени к груди, на голой земле сидела девочка. — Эвелин!
Она подняла заплаканное лицо, но не успела ничего сказать, как оказалась в крепких объятиях напуганной матери.
— Зачем ты пошла в лес одна?! — испуг выливается в злость, но хмурость взгляда сходит, когда волшебница замечает слёзы.
Гимли, заглядывая Гермионе через плечо — жива ли девчонка?! — напрягся, почувствовав на себе с десяток пристальным взглядов. Поднял голову и... Похолодел. Резко сделалось не по себе, под ложечкой засвербело свирепое желание гномьего народа убраться подальше из этого леса. Такое же нехорошее чувство ело поедом его в Фангорне, когда Леголас заявил, что лес гневается... А тут всё было гораздо хуже.
Всюду, куда ни брось взгляд, горели яркие звериные глаза. Из-под каждого куста, с каждой ветви на них смотрели лесные жители самых разных видов, пород и мастей: волки бок о бок с зайцами, лисы, кабаны и хори, косули и лоси, совы, сычи и разнородные пичуги... И кроме горящих глаз, с их стороны не донеслось ничего. Ни звука. Звери просто молча наблюдали за ними, остро и обличительно.
— Гермиона... — шепнул Гимли, тронув девушку за плечо и борясь с желанием сбежать с этого странного места.
— За другом, — Эвелин неопределённо показала направление в чаще леса.
— Другом? — Грейнджер, прикованная вниманием к дочери, не замечала, как борода потомка Дурина не под стать ему начинает чуть ли не седеть от накатившего на него страха перед неизвестным. — Каким другом, Эвелин?