— Expecto… Patronum… — выдыхает тихо, но отчётливо, словно разом отпустила всё накопленное: и страхи, и надежды. Она слышит своё сбитое дыхание, вырывающиеся сквозь чуть приоткрыте губы; открывает глаза и видит белый водоворот света, что кружится у наконечника волшебной палочки, приобретая форму белого оленя.
Свет концентрировался на конце палочки, готовый слепящей молнией пронзить грудь бьющегося на земле мужчины… Но ровно в тот момент, когда белая вспышка сорвалась с конца палочки, Гермиону буквально снесло с ног мощным ударом и отбросило в противоположную от двери сторону — туда, где стеклянная стена отделяла комнату от балкона. От удара стёкла осыпались, орошая Гермиону водопадом осколков.
В дверях, занимая почти всё пространство проёма, стоял пылающий праведной яростью Трандуил. Первое, что он увидел — чужую девушку, наставившую палочку в грудь его сыну, бьющемуся в судорогах на полу и отчаянно пытающемуся отползти.
Первая мысль и первая реакция — защитить. Сконцентрированная злость вылилась в мощный сгусток энергии, сорвавший девушку с Леголаса и швырнувший её к в стеклянную стену… не обращая внимания на неё, Трандуил поспешил опуститься к сыну — увидеть, узнать.
Оглушённая, не понимающая, что произошло, Гермиона силилась выдержать звон в ушах, смешанный с болью в теле. Ещё одна её попытка помочь Леголасу закончилась как-то не так. Будто сквозь толщу воды она услышала знакомый приглушённый детский голос.
— Мама!
— Эвелин? — выдохнула волшебница, силясь открыть глаза и приподняться — попытка отозвалась болью в ладонях. Ссыпавшиеся стёкла, окружившие её со всех сторон, как опасная и предостерегающая клетка, ранили при неосторожном движении. Это она сделала?
В дверях стояла растерянная Эвелин, ища взглядом Гермиону, и отчаянно не желая верить в то, что мама — там, у разбитого окна. Но, как бы детское сознание не стремилось верить в лучшее, мама всё же была там — её ударили… ей сделали больно.
— Мама!.. — отчаянно заревев, ребёнок самозабвенно бросился к разбитому окну.
Картина действительности медленно приняла очертания и Грейнджер заметила дочь, которая всеми силами, не жалея себя, пыталась добраться до неё и помочь.
— Эвелин, не подходи! — испугала за ребёнка, временно позабыв о боли. — Со мной всё хорошо, — улыбнуться сквозь боль, пытаясь заверить и успокоить. — Я сейчас… — Гермиона попыталась выбраться сама; близость перепуганного ребёнка придавала ускорения. Боковым зрением она заметила, что в комнате помимо дочери оказались и другие незваные гости; глазами быстро нашла Леголаса, надеясь, что её заклинание не сделало ещё хуже.
Топая ножками по осколкам, Эвелин не слушалась, и голыми руками схватилась за острые грани, разгребая куски стекла.
Тем временем в комнате прибавилось действующих лиц: застав Гермиону в осколках стеклянной стены, а Трандуила на коленях около сына, Гимли прямолинейно сложил в уме дважды два и озверевши полез с кулаками на эльфийского правителя… между ними тем временем дипломатично встрял Арагорн, из-за плеча которого Трандуил скалился в сторону Гермионы и грозился вольной импровизацией разнообразных угроз на тему «если… то».
Голова волшебницы всё ещё гудела, а шум, созданный большим скоплением людей и не людей, давил на неё, причиняя дополнительную боль. В общем гвалте разноголосья фразы перебивались друг с другом, и невозможно было определить, в чей адрес летела весть о скорой расправе, до тех пор, пока за спинами мужчин не послышался настырный, пронзительный женский голос:
— Он живой…
Все разом стихли, как по команде, обернувшись… за спинами мужчин, склонившись над светловолосым эльфом, та самая девушка из коридора с нежностью и без боязни касалась его щеки. Взгляд её лучился неприкрытым, бесстыдным счастьем, на губах — улыбка, в глазах — слёзы… так смотрят на любимого, вернувшегося с войны, на мужа, избежавшего гибели. И меньше всего на свете эта эльфийка думала о том, что на неё сейчас смотрят несколько пар глаз… меньше всего на свете ей хотелось поднять голову и встретиться взглядом с той, чей голос для него оказался сильнее смерти.
— Леголас… — имя застыло на губах волшебницы; она остановилась, будто забыла о том, что пару секунд назад отчаянно пыталась выбраться из окружения осколков, чтобы обезопасить и утешить ребёнка. Взгляд споткнулся о чужую ладонь, коснувшуюся такой бледной и родной щеки. Ещё не понимая, будто сознание намеренно пыталось защитить её, взгляд поднялся выше, к глазам незнакомки, переполненным... счастьем? Любовью? Внутри волшебницы всё сжалось. Она знала этот взгляд. Но почему от него так больно? Словно в этот момент у неё украли что-то дорогое, и где-то там, внутри, догоняет осознание, что время, проведённое порознь, всё меняет. В голове звучат слова Тёмного. Бросила…