— Мы ждали, что ты вернёшься, — признался потомок Дурина, и совсем помрачнел.
Ждали — и оказались не готовы к тому, что столь желанное возвращение закончится новым расставанием. Только не по злой случайности, не по воле судьбы, нет — по их собственному выбору. И тут уже не понадеешься на новую встречу, не помечтаешь тайком — придётся как-то учиться жить заново.
И Гимли не о себе беспокоился…
Хотел рассказать, как эльфу пришлось — все вокруг обросли своим бытом, а он, как перекати-поле, на чужой земле. Знал о том, что сам отказался он от всего. Что была и другая женщина, эльфийская девушка, которой всему вопреки оказался друг по душе… что открыла сердце ему, и ждала его, и все вокруг радовались до пьянки, что забросит принц свои мысли о чужеземке и поступит наконец по разуму.
Не поступил... Эльфийская натура, в бороду её дери. Сам себе всю душу испоганит, и другим жить не даст — вот, коротко о том, как эти эльфы решают поступить в трудной жизненной ситуации.
Гимли не сказал ни слова… промолчал. Не его это дело, не его семья, не его душа — пусть промеж себя разбираются. Он-то что смог — уже сделал, самому потом век душой маяться.
Кашлянув, гном поддался нестерпимому желанию уйти от задушевных разговоров и выкинуть что-нибудь простецкое.
— Видела, как дочь твоя деда-то об стенку размазала? — в глазах заискрило нездоровое веселье, будто персонально гном от этого действа удовольствия получил больше всех. — Эдак — БАХ!… и не я её на это подговаривал! — осёкся он под строгим взглядом Гермионы. — Сама-сама-сама… я просто не мешал…
— Деда? — удивилась волшебница. В пылу переживаний и стремления оказаться по другую сторону дверей, чтобы коснуться заветного, она пусть и обратила внимание на выходку дочери, но не уделила происшествию должного внимания — не тем была забита голова волшебницы. А что сейчас? Грейнджер снова прокрутила в голове события. Она уже не первый раз сталкивается с сильным выплеском магии от своего же чада, причём это не шло ни в какое сравнение с привычным и знакомым ею проявлением магии Эвелин в их мире. Здесь даже магия стала какой-то… другой. Впрочем, в понимании волшебников её мира свободно колдовать без волшебной палочки уже было чем-то необычным, здесь же, кажется, в порядке вещей. Уже смотря на эту особенность, можно было бы сказать, что Эвелин здесь самое место, но…
Вытеснив из головы мрачные мысли, она сложила в голове два плюс два и пришла к тому, что что-то знакомое было в эльфе, встреченном ей на пути. Но внешностью наследничек, кажется, щедро так пошёл в мать, а не отца, потому и признать в нём незапланированного родственничка было не удивительно. И что-то подсказывало, что ничуть венценосный дядька не обрадуется такому подарку.
Гермиона бросила взгляд на спящую дочь. Оградить бы её от всех этих семейных разборок, ребёнок не виноват в ошибках родителей, но... это именно тот случай, когда волшебница не знала, как поступить правильнее. И всё же она осталась здесь, вместе с Эвелин, и всё ещё планировала поставить одного недогадливого в известность.
— Я ж тебе рассказывал, — самодовольно припомнил Гимли свои высказывания в те времена, когда ещё даже не предполагал, что лихолесский тиран станет ей почти дальним родственником. — Не знаю, в кого наш эльф такой… — тут Гимли запнулся, чтобы подобрать описание, но плюнул и опустил неловкий момент. — Но точно не в папашу. Этот — всем занозам заноза… в том месте, которым к Владыкам не поворачиваются. Ещё отец мой в свои годы…
Гимли, нисколько не стесняясь в художественных описаниях, поведал Гермионе историю путешествия гномов через Лихолесье, в том числе транзитом по речке в бочках от вина. Душа гнома радовалась — эту историю едва ли не до дыр знал каждый третий гном, эльф или хоббит, а рассказать лишний раз благодарному слушателю… для гнома была настоящая отрада.
— Мне тогда годков-то было… всего-то шестьдесят зим! — «всего-то» простодушно хлопнул себя по бедру. — А так хотелось с отцом пойти… — Гимли вздохнул. Ну пошёл, спустя время… поглядел на эльфов на свою голову.
Сопоставив рассказ об отце Леголаса, услышанные ещё семь лет назад, с виденной картиной буквально сегодня и дополненной несколько раз пылкими речами потомка Дурина, Гермиона окончательно пришла к выводу, что дедушка внучке не обрадуется, как, собственно, и её матери.