От волнения перехватило дыхание, а в груди разлился трепетный свет, который, казалось, был ярче луны, звёзд и самого солнца. Не помня себя, он приблизился к постели и сел на краешек, боясь спугнуть её сон: она казалась видением, коснёшься которого — исчезнет…
Потянулся было, чтобы поправить сползшее одеяло, но сам увидел собственную изуродованную руку и одёрнул её. Нет… он теперь не имел права напугать, обидеть или коснуться её этой тьмой. Гермиона — именно так светит утренняя заря после тяжёлого боя, звучит надеждой вопреки всему…
— Гермиона… — слетело с его губ, и он едва не зажал сам себе рот, испугавшись, что разбудит. Забылся, залюбовался на неё…
Крепко прижав к себе спящую дочь, волшебница, опустошённая мыслями, провалилась в беспамятный сон. Средиземье, встревожившее старые кошмары прошлого, всё пыталось забраться в сознание, опутать, замучить, зарождая новые страхи, сильнее и ужаснее тех, что были раньше.
Тихий голос прорезает марево сна; и что-то слышится в нём знакомое, до встревоженного трепета сердца, но не разобрать. Сон мешается, но отступает, будто что-то неизведанное пытается достучаться, добиться того, чтобы она открыла глаза, обернулась, взглянула.
Гермиона заворочалась, сонно открыла глаза, всматриваясь в пространство, постепенно обретающее очертания. Вместе с пробуждением встречает ощущение взгляда, касающегося её спины, но… разливается теплом по телу, а не привычным страхом, словно теперь ей нечего опасаться. Так странно… Поддаваясь необоснованному ощущению, девушка обернулась, чтобы убедиться в том, что навеянное чувство спокойствия, не иллюзия.
— Леголас… — тихий шепот срывается с губ волшебницы на растерянном выдохе; карие глаза неотрывно смотрят на родное лицо, истощённое недугом. Сердце пропускает тревожный стук. На смену оцепенению приходит порыв; схлестнувшиеся эмоции толкают в спину, разрушают расстояние, чтобы позволить ей впервые за столько лет вновь вспомнить, что значит — тепло его дыхания на виске, что значит чувствовать крепкие объятия и не отпускать самой. И как-то разом забылись все обиды и закравшееся болью в сердце трепетное прикосновение другой — эльфийки, что смотрела на него влюблёнными глазами. Он ведь пришёл к ней не прощаться, верно? Крепче обвить его шею руками, прижаться, с силой зажмурив глаза, чтобы сдержать просящиеся на глаза слёзы. Живой, успела.
Отчаянье утраты сокрушилось под натиском восторга соединения: девушка из его воспоминаний была реальна, как никогда… Она юркнула к нему в руки, доверчиво прижавшись к груди, так сильно, наверное, как могла — тонкие руки обвили шею, кудряшки волос коснулись скулы… а кожа-то горячая, настоящая, совсем-совсем живая! Леголас вмиг ощутил себя обжигающе-холодным и каменным, но не смог удержаться от порыва — ледяные пальцы запутались в каштановом золоте волос. Прижал её к себе, спрятав в руках от мира, вмиг схлопнувшегося до размеров девушки с медово-карими глазами… если бы она знала, как он мечтал об этом дне.
— Fea-nya…* — прошелестел он шепотом над её ушком, обнимая и упиваясь этим мгновением. Пусть оно не кончается, не изменится, пусть продлится вечно, не разрушится, не обманет и не покинет их, пусть останется и запомнится, как мечта, как судьба, как истина… Внутри него всё пело и ликовало, пропасть в душе заполнилась светом и плавилась, истекая нежностью к девушке, которая не имела права становиться его мечтой…
Но вот она — мечта с карими глазами.
И сбегись хоть всё Средиземье их оттаскивать, он бы не обернулся — слишком горькими были года без неё, чтобы теперь медлить и отвлекаться. Не надышаться отныне каждой секундой, проведённой рядом с ней.
Снова звучит родной голос, напоминая Гермионе, что это правда, что это реальность, а не сон, закравшийся к ней в мир, где нет его. Неосознанно потираясь об эльфа щекой, будто желая сполна ощутить, что вон он, в её объятиях, живой и только её, Грейнджер не желала отстраняться. Забыла о том, что они не одни, что стоит вести себя тише, но рядом с ним вновь превращалась в ту самой девчонку, в наполненную самой настоящей юношеской, но такой крепкой любовью к тому, кого любить в его мире до безответного неправильно.
Сердце за годы, проведённые порознь, казалось, успело привыкнуть к опустошающему одиночеству и ноющему чувству опустошённости. Любовь к дочери стала для неё тем заполняющим светом, который его наполнил, но… только рядом с эльфом, в его объятиях, она понимала, что оно никогда не было полным — для него всегда оставалось место.