Малышка прикоснулась к лицу эльфа, изучая такие незнакомые, но парадоксально родные черты. Крепкие ручки уперлись ему в грудь, девочка что-то задумала, присмотрелась, попробовала его руками… и засияла слепящим вихрем.
— Сильный.. — вдруг выдохнула Эвелин, выдаваясь свою «оценку» отцу, а потом обернулась к матери и засияла так, что, казалось, солнце в Средиземье взошло раньше назначенного часа. — Мама-мама! — затвердила она, чуть ли не радостно прыгая между ними.
Губы Леголаса расплылись в настолько широкой улыбке, что он и сам не помнил, что улыбался так хотя бы раз в жизни. Ощущение оглушающего счастья было таким, что, казалось, мир вокруг светится — или светил не мир, а маленькая девочка, радостно скачущая между ними?
У него не осталось сомнений.
— Эвелин… — попробовал Леголас, прислушавшись к тому, как звучит её имя из его уст, и сердце застучало где-то у горла, затрепыхалось, словно крылья птички-колибри.
— Он как там! В шаре! Такой же красивый! Правда, красивый?
— Красивый, — улыбаясь, подтвердила Гермиона вердикт дочери и подняла взгляд на эльфа. Вот уж гостинец так гостинец она привезла ему из другого мира! Она лишь слабо кивнула в ответ на немой вопрос эльфа и всё пыталась его запомнить таким: то счастливым, то сконфуженным.
Принятие — высшая награда.
Красивый? Эльф, словно опомнившись, незаметно натянул рукав ниже, пряча уродливую кисть. В каком шаре? Где она видела его?... Вопросы возникали и рассыпались, словно искры в бушующем пламени — ни одна мысль не могла омрачить этого мгновения.
— Я помню тебя, — потянувшись здоровой рукой, Леголас, любуясь, приласкал малышку, коснувшись пальцами щеки.
Она по-прежнему казалась ему существом из сна, хрупким и неземным, коснёшься — рассеется… Эльф взглянул на свою возлюбленную, веря и не веря. В его мыслях и воспоминаниях она была поразительно сильной, смелой и верной, но всё же девочкой, вчерашним ребёнком, храбрым, отважным, немного наивным и поразительно умеющим любить не «за что», а «вопреки»…
— Помнишь? — удивилась Гермиона. На несколько мгновений они с Леголасом поменялись ролями, и теперь она смотрела на него в поисках ответа. Ей не хотелось нарушать скромную идиллию между дочерью и эльфом, но, наблюдая за ними, она пыталась найти ответ. Он пришёл к ней неожиданно, стоило обратить внимание на глаза эльфа — они снова были прежнего цвета, словно и не было того губительного существа внутри него, которое убивало его. Сны. Она вспомнила ту ночь, когда в её мир грёз, встревоженный реальными проблемами, вторгся, разгоняя марево сомнений, свет, а из него явился ей внушающий спокойствие своим присутствием белый олень. Грейнджер бросила взгляд в сторону любимой игрушки дочери, одиноко брошенной у другого края подушки. Без неё Эвелин отказывалась идти в другой мир.
«И она хотела найти оленя из снов...».
Грейнджер вновь подняла взгляд на эльфа и не сдержала улыбки. Сейчас ей казалось, что она получилась всё, чего желала.
Гимли громко всхрапнул и проснулся, заставив всю троицу испуганно обернуться.
— О… — пожамкал гном ссохшимися губами, сфокусировав взгляд. — Живой…
От любования картиной знакомства отца с дочерью отвлёк сиплый голос гнома. А о нём-то они благополучно забыли.
— Гимли… — только и успела выдохнуть Гермиона, собираясь что-то сказать гному. Усмехнувшись, эльф привлёк к себе обеих девчонок, крепко обнимая их и совершенно не обращая внимания на то, что свидетелем воссоединения семьи является проснувшийся с жестокого перепоя гном. Да пусть хоть всё Средиземье сбежится — касаясь щекой каштановой макушки, он был самым счастливым эльфом во всей Арде. Позволив себе ненадолго забыться, волшебница закрыла глаза, прильнув к эльфу. Теперь она чувствовала себя спокойно и впервые за долгое время пустота, которую она пыталась спрятать глубоко в себе, исчезла.
— Мам?
— М? — Гермиона открыла глаза и перевела взгляд на ребёнка.
— Мы же останемся здесь..? С папой.
Голубые глаза смотрели на неё с надеждой и волнением. Для Эвелин было очевидно и правильно, что они должны остаться здесь. Разве может быть иначе, когда они нашли папу и теперь могут быть все вместе? У Грейнджер не нашлось ответа, зато правом голоса воспользовался вместо неё потомок Дурина: