— Ты что?
Всплеск.
Унизительное падение, но от её звонкого и чистого смеха звенела и улыбалась его душа. Он видел, как сам тянулся к волшебнице; знал, что собирался сделать. Если бы только… Если бы она пугливо не отступила от него. Разве такое возможно?
Где заканчивается ложь и начинается правда?
Воспоминания вновь меняются. Торжественно украшенный зал. Мириады волшебных звёзд, которые сыплются с потолка. Песня набатом звучит в его груди, а он видит девушку, танцующую в его руках так, словно они одно целое. Он видит себя — беспокойного и взволнованного. Видит напуганную волшебницу, которая вынужденно принимает его поцелуй. Ему кажется, что он чувствует тепло её губ и солёные слёзы. Одно воспоминание за другим обрушиваются на него, перечёркивая всё, что, казалось бы, он знал до этого дня. Всё, чем жил. Он получил ответы на все свои вопросы, заданные ей, как думал, с их первой встречи. Он видел себя, умирающим от меча Тёмного, и отчаявшуюся волшебницу, которая пошла на сделку со Злом, чтобы спасти ему жизнь.
Едва магия прекратила воздействовать на него, как эльф отшатнулся от волшебницы. Все мысли спутались, сердце гулко билось в груди и не находило покоя, а он, теряясь в пространстве и времени, не знал, как ему отнестись к этим оглушающим воспоминаниям. Он опасался увидеть то, что перевернет всё с ног на голову. Слишком много всего. Несколько секунд, что эльф смотрел на волшебницу, показались вечностью томительного ожидания, а после Леголас порывисто вышел, оставив её одну, словно всё увиденное оказалось для него волшебством, а не правдой.
Ему нужно было время. Эльфы — не тот народ, который отличается порывистостью и поступками на грани безудержных чувств, но… ему кажется, что так уже было однажды. Он нарушал запреты, забывало о спокойствии его сердца, которое рвалось в бой и толкало его поступками в спину, и он подчинялся ему, слепо следуя зову. Леголас замер возле флета, где осталась волшебница, и долго стоял, смотря на звёздное небо, пытаясь понять, что ему делать дальше.
— О, Эльберет, — вздохнул он, обращаясь к королеве звёзд.
Небо не даст ему ответа. Не подскажет, что есть правда, а что — ложь. Он помнил, сколько раз при нём Гермиона спотыкалась о слова, словно боялась рассказать ему правду, что он не поверит её словам, а что теперь? Верил ли он? Как ещё объяснить то странное чувство, что рождается между ними каждый раз, как она оказывается рядом? Как описать его беспокойство и страх, которые неизменно преследуют его, словно она..
— Часть меня…
Гермиона не ждала, что Леголас без колебания примет ту действительность, которую она безжалостно обрушила на него в Омуте памяти. Его появление стало для неё неожиданностью, как в тот день, когда она, видя его тень на стене флета в Лориэне, думала, что он уйдёт. Леголас ворвался к ней неожиданным вихрем, и было что-то в этом знакомое и понятное ему, словно так уже было однажды — в тот самый день, когда он, пренебрегая всеми запретами, позволил себе поцеловать волшебницу. Он смотрел на неё, замерев на пороге флета — наверное, напугал её внезапностью и резкостью, о которых мало что знал до встречи с ней.
— Ты вспомнил? — в её вопросе он услышал искру надежды.
— Нет, — он видел, как она угасала в её глазах, но с теми шагами, которыми сокращал расстояние между ними, не отпугивал девушку, а его прикосновения ладоней к щекам, казались, вызывали в ней желание льнуть к нему за лаской. — Я начал верить.
Её сердце гулко ударилось о рёбра, а после тёплого дыхания на губах она вновь ощутила то знакомое и родное тепло его поцелуя.
***
Она не помнила себя. Эвелин бежала вперёд, не оглядываясь, а когда первая волна охватившего её страха спала, малышка остановилась. Тяжело дыша и опасливо оглядываясь, она боялась увидеть, что за ней бежит страшная тень и её постигнет так же участь, что и другого ребёнка. Она струсила, когда должна была броситься ему на помощь, и за это ей стало бы непременно стыдно. Ребёнок почувствовал лёгкое облегчение, когда не увидел за собой преследователя, но… тогда она ещё не понимала, что в абсолютно незнакомом месте оказалась совершенно одна.
— Мама?.. — она оглянулась снова, покрутившись на месте, но Гермионы нигде не было видно. — Папа? — позвала она с надеждой, что этот кошмар закончится и мама с папой заберут её, но ничего не изменилось. Эвелин попятилась, отступая от жутких деревьев. Она вновь допустила ошибку, но крохотное сердечко в груди билось так громко, что за ним она не слышала собственного дыхания. Такого же сбитого и отяжелённого от одолевшего её страха. Грудь вздымалась, и воздух большими потоками врывался в лёгкие через приоткрытый рот. Малышка испуганно озиралась, цепляясь взглядом то за одну корягу, то за другую и везде ей чудились страшные монстры, готовые в любую секунду напасть на неё. — Мамочка…