— Что..? — Гермиона опешила. Весь её гнев схлынул.
В ту ночь, когда Гермиона прикоснулась к Оку Саурона — палантиру, последователи Мелькора увидели пророчество о полукровке. Она своими руками, не подозревая того, навлекла беду на дочь. Полукровка, наделённая силой, о которой неведомо в мире Средиземья, сможет освободить Мелькора. Теперь всё складывалось. Это она виновата в том, что все их друзья погибли, виновата в том, что её дочь переживает это, виновата в том, что погиб Леголас, когда защищал её. Всё это время она действовала по чужому замыслу, не подозревая о том, что своими действиями привела к тому, что случилось.
— Твоё появление в Средиземье повлияло на многие события.
Гермиона повлияла на ход времен и событий своим вмешательством, поэтому оба мира стали более тесны. Теперь она явственно это видела, но... зачем она нужна Мелькору? Зачем он держит её в живых, когда в его руках уже была Эвелин и он мог убить её? Убить их всех. Волшебница перевела взгляд на дочь. Мелькор понял её без слов и объяснил:
— Магия вашего мира отличается от той, из которой соткан мир Арды. Достать её и подчинить себе не так просто, как мне казалось изначально. Увы, но я слишком слаб, чтобы контролировать этот процесс, и кроме того… Этой силы недостаточно, чтобы осуществить мой замысел. Мне нужен уже созревший магический плод, чтобы сполна познать его.
Всё это время он заманивал её сюда? Расточал её силы сражения, чтобы в финальной битве, истощённая и отчаянная, она проиграла?
Гермиона почувствовала, как что-то чужое проникает в её сознание. Что-то сильное, тёмное. Вспомнив все уроки окклюменции, она попыталась воспротивиться чужой воле, но Мелькор неустанно подчинял её себе, проявлял силу и на каждую её попытку, он вбрасывал в её сознание ещё больше ужасающей боли воспоминаний — самых тёмных, самых ужасных, дремавших в глубинах её сознания. Гермиона не осознавала, что кричала от боли, что слёзы текли по её лицу, пока она пыталась противиться.
— Гермиона! — Леголас позвал её, дёрнул тяжёлые цепи, но не смог даже приблизиться к ней. Он видел, как волшебница с чем-то борется, а потом, в последний раз вскрикнув, она повисла на державших её цепях, и больше не шелохнулась. — Гермиона! — эльф отчаянно позвал её, слыша, как к нему присоединяется испуганная дочь.
Гермиона выдохнула, медленно открыла глаза. Леголас увидел чёрную пустоту и отсутствующий взгляд. Тело Мелькора растворилось в ней, попав в открытый рот, словно поцелуй дементора, который высосал из неё всю радость и взрастил в ней новое чёрное семя. Путы спали с рук и ног волшебницы, она обрела свободу, шагнув в центр зала, получила в руки протянутую ей волшебную палочку и посмотрела на своих друзей невидящим взглядом.
— Круцио, — бездушно шепнула она, и Арагорн закричал от боли.
— Нет! — вскрикнул Леголас, вновь дёрнувшись. — Гермиона, не надо!
Но услышал в ответ лишь ещё одно безжалостное «Круцио». Заклинание ударило по нему. Оно пробудило в его памяти воспоминания, ужасные, болезненные. Каждый раз, когда волшебница применяла его на нём, казалось, что он вспоминал что-то новое, ещё мрачнее и тяжелее предыдущего. За ужасающей болью и поглощающей его тёмной магией, он не сразу понял, что начал вспоминать то, что не должен был помнить. Воспоминания или марево, навязанное магией? Он не знал, как это действует, но продолжал пытаться дозваться до волшебницы.
— Мама, — кричала Эвелин, заливаясь слезами. Она пыталась подбежать к ней, но руки Тёмного держали и мешали пошевельнуться.
Мелькор ликовал. Заполнив чужое сознание, он управлял ею. От ощущения переполняющей его силы волшебницы он радовался. Он беззвучно рассмеялся и опробовал новую силу. С этой властью он вновь обретёт своё могущество, покорит Арду и станет единственным Повелителем над всеми.
Заклинания яркими вспышками разрезали пространство, но не было в них ни тени той красоты и благородства, с которыми Гермиона творила свою магию. В них была злоба, алчность и безграничною себялюбие, которое Мелькор взращивал в себе.
— Остановись!