Время войн и сражений прошло. Сменив походный костюм на шёлковые одежды, Леголас вновь занял место рядом с отцом. Венец в его волосах скромно блестел в лучах солнца. Прощение отца, раскаявшегося в помощи Тёмным, тяготило его не столь сильно. Лихолесец смотрел вдаль, зная, что в пределах Зеленолесья закрывается магический портал, ведущий в мир волшебников и такой таинственный для него Лондон.
Он оборачивается, слыша шаги. На лице эльфа расцветает улыбка — к нему пожаловала его собственная весна. Гермиона в эльфийском платье, на голове венок из золотых листьев боярышника, а в каштановых волосах, как серебристые звёзды на небе, разбросаны цветы камнеломки. Такая же волшебная, как на празднестве в Лотлориэне. Эльф подождал, пока волшебница подойдёт ближе, приобнял её за тонкие плечи и с теплом и нежностью коснулся губами её лба, чтобы после вместе с ней подойти к краю балкона, опустить ладони на ограждение и посмотреть на то, как ветер играет с верхушкой дерева из снов. Разве могли они мечтать о большем?
— Дедушка приехал! — радостно крикнула Эвелин, вбегая на балкон к родителям.
Вслед за ней ещё один светлым вихрем вбежал Эльборон.
— Эй, подождите меня! — второй мальчик едва поспевал за ними.
— Быстрее, Ваше Высочество! — Эвелин шутливо изобразила поклон.
Эльдарион, заметив её показательный реверанс, фыркнул, впрочем, не без улыбки на лице.
— Лучше медленнее, — с улыбкой Леголас подхватил врезавшегося в него Эльборона.
— Извините, дядя Леголас, — мальчик виновато улыбнулся и, получив пару одобряющих хлопков по плечу и улыбку эльфа, поспешил присоединиться к друзьям.
— Прости, Гермиона, — устало вздохнула Аниэль, поднимаясь к ним. — Они такие шустрые. За всеми не уследишь. На секунду отвернулась, а они уже — жух! — и нет никого.
Волшебница улыбнулась, заметив давнюю подругу. Узнав о том, что Гермиона вернулась в Средиземье, эльфийка захотела вновь повидаться с ней, и как-то незаметно оказалась в должности няньки.
Три вихря уже бежали по лестнице встречать короля Лихолесья. Эльдарион даже умудрился поехать на встречу верхом на плечах Гимли, несмотря на все попытки гнома сохранять суровый вид каждый раз, когда он приезжал с визитом к друзьям.
— Ничего, — Гермиона улыбнулась и протянула руки к эльфийке, чтобы забрать у неё из рук сонную драгоценную ношу.
Годовалый мальчик тёр кулаками глаза, но, заметив мать и отца, улыбнулся, а на поцелуй в щеку разразился заливистым смехом. Судьба, будто в подарок эльфу за все его лишения и испытания, подарила ему возможность самому увидеть, как его дети взрослеют.
Все трое повернулись к балкону. По саду гордо ступал Трандуил; его верные стражники тенью следовали за ним, словно ждали угрозу жизни их Владыке из каждого угла. Вся суровость таура Эрин Ласгален разрушилась, когда во дворе показались дети. До наблюдающих с высоты балкона долетело радостное «дедушка», а в следующее мгновение они увидели, как Трандуил подхватил внучку на руки и закружил её по саду, как ещё одно своё несметное сокровище.
Гермиона улыбнулась, наблюдая, как Эвелин по-хозяйски снимает корону с головы короля и надевает её на себя. Оба — она и Леголас, не сдержали весёлого смеха. Многое изменилось после исчезновения Мелькора. Трандуил не желал такого будущего сыну. Он пожалел о своём поступке, когда узнал правду. Тёмные обещали, что Леголас забудет волшебницу, а та вернётся в свой мир и навсегда исчезнет, если он поможет им проникнуть в Гондор, но они обманули его. Долгие раскаяния воссоединили семью лучиком надежды.
Это третья весна волшебницы в Средиземье, которая подарила ей любимого мужчину и двух детей. Иногда она скучала по дому, по друзьям и родителям, но, каждый раз видя, как искрится счастьем их дочь и как крепнет их сын, она понимала, что не жалеет о принятом решении. Это их дом, и в него вновь пришла цветущая весна.
Леголас легко погладил пальцы волшебницы, слабо задевая кольцо на её руке, будто каждый раз пытался убедиться в том, что она отдала ему своё сердце; а она прислонялась спиной к его груди, зная, что там, под ворохом благородной одежды, у самого сердца лихолесского принца, спрятан дорогой обломок Маховика, как напоминание того, на что они оба пошли ради любви.