За ними многочисленный народ, собравшийся на майдане перед церковью, плотной стеной двинулся следом.
- Не напирайте, ради Христа! - с тревогой в голосе заорал дьякон. - Все равно все не поместятся!
Толпа как будто того и ждала. Разбившись на группы, люди принялись обсуждать происходящее, в ожидании конца венчания.
В обществе рослых, подвыпивших военных томились Йося и Моня Рубаны. - cтоличные евреи. Их явно не интересовали пьяные националистические возгласы о Великом походе на "москаливщину", да и изрядно надоели. Только спасительная прохлада удерживала портных в тени деревьев у церковной отрады.
Йося Рубан немного размяк, от выпитого натощак шампанского и ему очень захотелось поговорить. Тем более у него был свой интерес в разговоре. Он владел самым модным в то время ателье на Крещатике. Наряду с очень состоятельными и изысканными клиентами, у него одевалось много «высоких» офицеров. Одеваться у Йоси было модно и престижно.
Увидев в малиновых жупанах своих потенциальных кпиентов, военные то были столичные, Йося заговорил. Но его подвыпившее бормотание утонуло в бурных возгласах офицеров. Потерпев, таким образом, поражение он полез в карман своего модного пиджака и достал огромный носовой платок «в клетку». Яростно высморкавшись, Йося принялся вытирать им пот на лбу.
Громкие звуки на мгновение прервали националистический бред.
Обратив на это внимание, Рубан дунул в платок два раза подряд. С этого момента он завладел вниманием общества. Продолжая вытирать платком со лба излишнюю влагу, Йося открыл рот.
- Вы знаете, у меня таки тоже 6ыла больша-ая любовь! Дай боr памяти, в одна тысяча восемьсот, точно не помню в каком году, я прохаживался по Дерибасовской. И вот, проходя мимо дома мадам Коко (небезызвестное, я вам скажу заведение), дай думаю, зайду. Мне таки тоже захотелось побаловаться!
Захожу, и что я вижу? В комнате с картинами сидят вперемежку между собой барышни разных мастей и оттенков. Но я в упор не вижу никого!
Мое внимание приковала фигура эдакой дородной женщины, за конторкой заведения. Эти руки, эта грудь! О-о-о! Я был потрясен. Я и не заметил, как
очутился рядом.
- Здравствуй дорогой! Я тетя Бecca . Чем мы Вам можем помочь? Не желаете ли взглянуть альбомчик? - О, тот голос был как нектар! Мое бедное еврейское сердце рвалось к ней, хотя руки, сами понимаете, господа, к альбомчику. И что я вижу? Негритянка стоит пятьдесят рубчиков, полька, правда - двадцатка, ну а жительница славного города Одесса - червончик. Я по карманам - а у меня всего лишь трешка. - Тетя Беса, - смело заявил я, - у меня всего лишь три рубля, но я таки тоже хочу побаловаться! И вы знаете, мы таки неплохо побаловались
- М - да! Вы знаете, в другой раз мы повстречались с тетей Бессой, аж в тысяча девятьсот…, в аккурат перед войной.
- Здравствуйте тетя Бecca - это я ей говорю.
- Здравствуй дорогой!
- Тетя Бесса, как же, как же, дай боr памяти, в одна тысяча восемьсот в общем мы с Вами таки неплохо побаловались!
А она как заверещит, как заорет….
- Моня, поц, выйди, наведи зрение, узнай своего папу!
Выходит, вот такой вот молодой человек, - Йося Рубан рукой, сжимающей носовой платок, указал на Моно Рубана, - и начинает, знаете ли, меня молча бить. Я долro не мог терпеть и заорал:
- Моня, поц, если бы у меня в тот вечер нашлось пятьдесят рублей, то ты был бы негром!
И вы знаете, он меня понял! Он меня очень хорошо понял! С тех пор мы с ним всегда вместе.
Яростно дунув в клетчатый носовой платок, Рубан вытер им вспотевший лоб, мимоходом смахнув то ли слезу, то ли капельку своего обильного потовыделения.
Но продолжить удивительный рассказ, о своей героической семейной жизни он так и не смог. Внимание общества 6ыло отвлечено звуками клаксона. Огромный «паккард», доставивший жениха со станции, пpo6ирался по майдану, раздвигая толпу перед собой. Поравнявшись с папертью, он замер сияя на солнце гладкими, лакированными боками.
Вновь зазвонили колокола. Створки церковных дверей распахнулись в стороны и на воздух вышли молодожены в окружении свадебной свиты.
Поджидавший майдан очнулся. Под аккомпанемент колоколов люди запели старинную свадебную песню. Со всех сторон на паперть посыпался овес, попадая в лица и проникая за воротники. Толпа веселилась, посыпая молодых овсом, и была по-праздничному счастлива.
Расталкивая людей, стоявших у него на пути, к паперти, приблизился отец невесты - пан Миргородский. Обеими руками он держал древнюю икону из Межгорья, крепко прижимая ее к новому дорогому жупану, пошитому для этого случая на Крещатике.
Взобравшись на паперть, он благословил святым, чудотворным образом брак горячо любимой дочери.
Благословив новобрачных, пан отец передал святой лик стоявшему у нeгo за спиной Сологубу и развел руки для поздравительных объятий.
Трижды расцеловавшись с паном магнатом, жених-полковник водрузил на голову свою смушковую шапку. Козырнув пану Миргородскому, он предложил руку своей новоиспеченной супруге.
- Момент! - громко крикнул пан-отец и щелкнул пальцами у себя над ухом. Из толпы вынырнула Лизка, держа в руках золотой поднос, заставленный бокалами с шампанским.