Амандина думала: он высокий. И волосы, как у нее. Завитые, как грива лошади с карусели. Это сказала Соланж о волосах Доминик в ночь переодеваний. Еще она сказала, что глаза Доминик цвета чая, налитого в тонкую белую чашку. У него такие же.
У него был низкий мягкий голос, он произнес:
— Бонжур, малышка. Я — Катулл.
Часть 7
Май-ноябрь 1945
Валь-дʼУаз
Глава 37
Хлопали двери, перекликались люди, холодный ветер надул занавески, и она отбросила их, чтобы закрыть раму. Выглянула, чтобы понять, где находится. Канистры с молоком гремели в тачке, управляемой мальчиком в синей блузе и белом берете. Женщина со скрипучим голосом, одетая в поношенную мужскую одежду, спрашивала господина Катулла, не хочет ли он поменять три головки козьего сыра на зайца «еще трепещущего» и маленькую фляжку с кровью. Господин Катулл возражал, что зайца он и сам может застрелить, а она уговаривала:
— Конечно можете, но не такого славного, как этот, только посмотрите, как он хорош.
— Позвольте мне взглянуть на него, мадам. Он и маленький трюфель — и я дам вам четыре головки.
На улице еще совсем темно, подумала она. Ветер бился в ледяные стекла, и она спросила себя, неужели по-прежнему на дворе май. Вчера точно был май, и я рассталась с Доминик и встретила человека с сыром, а затем другого человека. «Добрый день, малышка. Я — Катулл». Она разглядывала высокую каменную стену, окружающую сад и так похожую на монастырскую.
Грядка краснокочанной капусты. Салат, лук-порей, цветущий горошек. Яблони, вишня, абрикос. Большое фиговое дерево. Дикие ирисы, проклюнувшиеся тут и там; это все еще должен быть май. Соланж мертва. Доминик, где она? Я здесь, но где это?
Хотя вельветовые брючки аккуратно сложены на комоде, на ней по-прежнему желтый свитер, заменивший ночную рубашку. Ботинки обнаружились рядом с кроватью. Девочка быстро оделась, открыла дверь, выводящую в темный коридор и на крутую деревянную лестницу, по которой она спустилась, не помня ничего о том, как поднималась по ней. Еще один темный коридор и приглушенные голоса с другой стороны маленькой зеленой двери. Она постучала.
— Входи, входи. Доброе утро, Амандина.
Он кажется еще больше, чем вчера. Свежая белая рубашка, голландские синие подтяжки, маленькая аккуратная бородка и усы — как я могла вчера не заметить его бороду и усы? — еще влажные после утреннего туалета. Он зачерпнул из большой белой миски нечто, похожее на жидкую, красноватого цвета похлебку, попробовал, поднялся ей навстречу.
Девочка протянула руку, которую господин Катулл бережно пожал.
— Бонжур, месье.
— Бонжур, моя маленькая и желанная гостья.
— Присаживайся, это Изольда. Мадам Изольда, могу я вам представить…
— Добрый день, дорогая.
Мадам Изольда была худой и высокой, с впалыми щеками, глазами жидкого коричневого цвета, непрерывно моргавшими, белыми до синевы зубами, темными волосами с легкой примесью седины. Ее дыхание пахло семенами аниса, загрубевшими руками она погладила Амандину по щекам, глядя на нее с широкой улыбкой.
— Ты так крепко спала прошлым вечером, когда месье принес тебя сюда, что я помогла раздеть и устроить поудобнее, чтобы ничего не мешало видеть сладкие сны. А теперь, конечно, ты хочешь есть.
— Не очень. Я съела довольно много сыра вчера…
— Хлеб, немного хлеба и теплого молока. И утреннее яйцо с несколькими каплями бренди. Тебя необходимо подкормить. Вижу это отчетливо.
Изольда разбила большое коричневое яйцо в чашку без ручки, энергично взболтала его вилкой, добавила в чашку несколько капель из высокой зеленой бутылки, снова размешала и, вручив микстуру Амандине, кивала головой, подгоняя:
— Одним большим глотком. Это единственный способ проглотить.
Амандина выпила, задохнулась, но быстро восстановила дыхание. Она неуверенно улыбнулась Катуллу, который смеясь проговорил:
— Добро пожаловать в Валь-дʼУаз, малышка. У нас не слишком богато с едой, как ты еще увидишь, но есть несколько действительно хороших куриц. Свежее сырое яйцо каждый день восполнит недостаток других продуктов. Что радует.
Амандина порвала хлеб на маленькие кусочки, разложив их на белой вышитой салфетке. Когда Изольда поставила на стол чашку горячего молока, девочка обхватила ее руками. Глоток. Улыбка Катуллу, еще глоток.
— Завтра на завтрак я приготовлю то, что тебе очень должно понравиться. Хлеб, пропитанный красным вином. С сахаром было бы еще вкуснее, но…
Вытерев руки о передник, Изольда присела к столу. Все трое молчали, переглядываясь и кивая друг другу, пока Катулл не произнес:
— Мадам Изольда — наша домоправительница, Амандина. Наш главнокомандующий, выражаясь точнее. Она лучше может оценить, что тебе…
— Первым делом надо разобраться с одеждой. И с обувью.
— Да, да, конечно. Рынок…
— На рынке ничего нет, я днем возьму девочку с собой, когда пойду домой, и мы просмотрим, что сохранилось в моих сундуках. Всегда что-то найдется.
— Это очень любезно с вашей стороны, но я могу обойтись тем, что на мне. Ведь я скоро должна уехать.
— Уехать? — переспросил Катулл.
— Да, месье. Доминик должна была вам рассказать. Я еду домой.
— Я не говорил со своей дочерью больше года, Амандина. Но мне сообщили, что у тебя есть какие-то друзья на севере. У бельгийской границы.
— Авизе. Около Реймса. Их имя — Жоффруа.
— Я действительно в курсе, но… видишь ли, почему бы тебе все-таки не пойти вместе с мадам Изольдой, в то время как я доберусь до своей работы? И после обеда мы поговорим.
— О том, как мне дойти до дома?
— О том, почему тебе лучше остаться здесь с нами. По крайней мере, пока.
Мадам Изольда нагрела воду в большом котле на дровяной печке и налила в большую глубокую цинковую сидячую ванну. Полотенца, щетка, похожая на те, которыми сестры женского монастыря имели обыкновение драить лестницу, о чем Амандина тут же сообщила, кусок сероватого мыла. Изольда принялась отмывать тонкие ручки-ножки девочки. Прополоскала ей волосы, полила прохладной водой. «Миндальное масло, фиолетовые капсулы, из которых получается сиреневая пена. Соланж мертва».
— Простите, мадам?
— Я говорю: «Все пройдет, детка». Пока мы не сошьем что-нибудь новенькое, надень то, что я нашла в твоем чемодане. Я все погладила. Пока сойдет.
Амандина застегнула старую клетчатую рубашку и натянула черный сарафан с отделкой из темно-синих и белых полос. Одежда была тесна и коротка для ее удлинившегося тела. Мадам только вздохнула.
— Я должна приготовить месье ленч, замариновать зайца, чтобы пропитался, подмести немного и застелить кровати. Тогда мы сможем идти. Очередь ближе к десяти будет короче, таким образом, нет никакого смысла спешить. Сиди на солнышке, чтобы побыстрее высушить волосы. Какие красивые у тебя локоны, Амандина.
Катулл пригласил Амандину посидеть с ним в саду. Он поставил два тяжелых железных стула под яблони. Хотя было еще светло, он зажег маленький фонарь и пристроил его между веток.
— Амандина, я понимаю твое желание добраться до мадам Жоффруа. Хотя я не знаю твою историю целиком, я знаю, что… Ну, в общем, я знаю достаточно, чтобы понять, почему ты стремишься увидеть ее.
— Вы знаете о Соланж?
— Да. Я знаю, что она была твоим опекуном, вы ехали на север к ней домой. Я знаю, что она была убита.
Катулл подождал. Амандина была явно рада отсутствию необходимости многое объяснять. Теперь он понимает, что она должна ехать.
— Но это невозможно. Не теперь. Не потому, что это неблагоразумно и я против, это попросту невозможно. Нет никакого способа дойти. И с Соланж вы бы не прошли. Их деревня находится в районе, который боши определили как «запретную зону». Это область, которая была, ну, в общем, отрезана от остальной территории Франции. Никто не может выйти, никто не может войти. Без специальных документов. Без разрешения.