Потому что в «Гнёздышко» прибыли Деда и Аглая.
Уверена - ни до, ни после в уютном тихом «Гнёздышке» не случалось подобного переполоха.
Это было нашествие. Оккупация. Катастрофа. Это была безоговорочная капитуляция всех возможных устоявшихся традиций, тихих уголков и режимов дня.
Они не вошли, а ворвались. Нет, влетели. И сразу заполнили собой всё пространство. Хотя, по части заполнения пространства больше постаралась Аглая, ведь Деда не особо любил находиться на виду.
Она была яркая, Аглая. Совсем не то, что сейчас. Какая-то жуткая юбка, ужасное пальто в рыже-зелёную клетку, цветастая блузка, звенящие цепочки, накрашенные до безобразия губы и волосы - рыжие как огонь.
Это было не отсутствие вкуса и не увлечение хипотой, а тактика, эволюционно доведённая до инстинкта и неизменно передающаяся в поколениях - нагрянуть, оглушить, вывести из равновесия, а потом быстренько получить своё и ускакать в закат.
- Боже-божечки-боже! - возопила она с порога, и у одной из нянь сразу выпал из рук ночной горшок. - Долго же мы добирались! И где же она - моя девочка, мой ангелочек? Антонина Тимофеевна, голуба вы наша, спасительница, как же мы вам благодарны!
Аглая сгребла и прижала к тощей груди нашу потерявшуюся заведующую, а та только стояла как дура, раскрыв глаза и рот до состояния трёх букв «о».
- И обогрели, и обучили… А мы-то, мы-то… Полстраны, вот этими ногами! А бумажек-то, бумаг сколько… ох, скажу я вам!
Тут она отпустила Антонину Тимофеевну, вырвала из рук Деды толстый кожаный портфель и плюхнула его на стол.
Я как раз сидела на краешке кровати у двери и, решив, что всё это как-то странно, сползла, прошмыгнула за дверь и притаилась за кадкой с фикусом.
Да, всё это было очень странно. Как только Аглая появилась, я сразу смекнула, что она появилась не просто так, а в моей жизни. И теперь она будет что-то значить, и я буду с ней, и с этим краснощёким лысеющим человеком, которого сразу назвала «Деда».
Аглая вынимала бумаги с искусством бывалого иллюзиониста. Они выскакивали из портфеля, раскрывались, крутились в светлом осеннем воздухе, укладывались на стол, подоконник, стулья - куда угодно! Мелькали фиолетовые печати всех возможных геометрических форм, скрепки вспыхивали на солнце огненными стрелками, и листы - машинописные и рукописные, блёкло-жёлтые и снежно-белые - порхали, взлетали и тут же находили своё место, пришпиленные метким определением разбушевавшейся Аглаи.
- Справка о доходах! - радостно выдавала она. - Справка об отсутствии судимости! Об отсутствии венерических болезней! Свидетельство о браке! Из ЖКО! Подтверждение родства! Об отсутствии педикулёза! Выписки из домовой книги! Паспортные данные! Справка из ГОРОНО! Характеристика с работы! Автобиография! Ещё характеристика с работы! Справка окулиста! Невропатолога! Хирурга! Гинеколога! Справка о прививках! О постановке на учёт! Акт осмотра квартиры и ее соответствие техническим нормам!...
Бумаги вылетали и вылетали. То были перья, из которых мне шили крылья. Вылетали, не оставляя ни единого шанса на то, что я останусь в «Гнёздышке», полном щей, каш, кисельных пенок, холодных горшков, растрёпанных книжек, лохматых пластмассовых кукол и детских голосов, не смолкающих ни на минуту.
А может, Аглая швыряла вместо всех этих справок осенние листья.
Или Деда купил по случаю пачку газет и нарвал их на кусочки.
А, может, и этого не было. Женщина, что печёт посреди зимы пироги со свежими детьми, что-нибудь да придумала бы.
Наконец, портфель заметно похудел. Аглая остановилась и победным взглядом окинула всех присутствующих.
- Я удочеряю и забираю свою племянницу, - безапелляционно заявила она, переведя дух. - Вот… - и ещё одна бумажка вспыхнула на солнце и опустилась на стол.
Если бы Аглая сказала «Ахалай-Махалай!» и посреди кабинета тут же забил фонтан из лимонада - даже тогда она не вызвала бы большего изумления у почтеннейшей публики. Заведующая бессильно опустилась прямо на стопу бумаг в кресле. Нянечка взмахнула руками. Повариха, непонятно почему оказавшаяся на месте событий, закрыла рот руками и ринулась в кухню.