Ослепительное солнце уже поднялось из – за крон. И жар его на моей коже почувствовался довольно сильный. Будто я в сауне сейчас, захотелось раздеться и нырнуть с головой в воду. Или просто спрятаться в тени. Стараюсь вдоль стены из зелени идти по тени. Видимо, выхватила радиации хорошую порцию, ибо тошнит меня.
– Вот ты где?! – Раздается из кустов. Хватает меня Риша. – Пошли, рабов кормить надо!
Прям с ведром в гущу потащила. А запахи разносятся… Уууу! У секты обед, или как там эту общину называют?! Ах, да, клан Озерных амазонок.
Полянка под навесом зеленым плотным. Костры, котлы кипят, полдюжины кухарок рубят, варят, жарят и месят. Это явно не рабыни, скорее амазонки, судя по тому, что им оружие доверяют. Да и морды строгие, деловые.
Дали телегу, нагрузили бочонками дымящими, и поехала я обратно, как лошадь ломовая, ведро еще свое прихватила.
– Сама из общего котла поешь, – бросила Риша вдогонку.
Везу телегу, руки трясутся. Но я стараюсь. Еда источает вкусные ароматы. Выехала к озеру по протоптанной тропке, к которой уже подступают назойливые лианы. На кочках пару раз психанула, толкая, чуть не вывалила бочонок. На озере никого, прачки только. Водопад шумит, умиротворяет. Ага, если бы. За ним подъем лестничный, и встала я, как дура у первой же ступеньки, не зная, что и делать.
Бочонки неподъемные, да еще и горячие. По частям не перенести. На кухне полевой мне амазонки все поставили с ухмылками, а тут я сама не справлюсь! Вот почему эти сучки хихикали мне в след!
Вернулась к берегу озера, оставив телегу. День к полудню и терять время нельзя. Две прачки сваливают спешно, подобрав последние корзины с бельем выжатым.
– Эй! Рабыни, сюда срочно! – Кричу, делая вид важный.
Опешили обе, смотрят, как козы на новые ворота. За два шага до кустов их окликнула.
– Гредина зовет, – добавляю для стимула.
Подрываются с места, бегут, как миленькие.
– Надо тележку с едой поднять, – объявляю задание важно. – И быстро! Прольете хоть каплю, получите кнута или сразу в клетку на Поляну наказаний, так и сказала.
Подхватили, кряхтят, но тащат. Я бочонки придерживаю, сбоку иду. Принесли к самым воротам.
– Дальше сама! – Командую. – Наставнице скажу, что справились хорошо. Можете быть свободны, рабыни.
Кивают обе с глазами щенячьими. Во дуры. Помчались обратно, слова не сказав.
Качу телегу через ворота, источник зубастый и дальше по дорожке мимо дозорных, что посматривают с некоторым интересом. В каменоломне ждут, затаив дыхание. Меня увидели, возрадовались. Тарелки увидела грудой грязной наваленные, расстроилась.
– Да так сойдет! – Махнул рукой старый раб, заметив суету мою и озадаченность. – Из грязной посуды даже собака есть не станет, – выдала приподнято. – Потерпите еще чуть – чуть, я мигом!
В ведро покидала посуду и помчалась мыть. Жгучее солнце не дает поднять глаза хоть на толику выше крон. Жар невыносимый, я будто в зону отчуждения пришла. Но вопреки всему спешу к ручью. Дышать становится все труднее под открытым солнцем, что сейчас почти в зените. Споласкиваю тарелки, очищая от грязи. Кое – как, на большее времени нет. Невыносимо быть тут… Мчусь назад за водопад, который одарил ветерком и свежестью. Руки красные, нос вообще горит синим пламенем. Кажется, через тунику лучи тоже проходят легко, от соприкосновения с грубой тканью плечи и спина возгорается синим пламенем.
Пришла. Ждут мужчины терпеливо, а куда деваться, на цепи ведь. Покормила, разливая суп несколько остывший, зато приятно кушать из посуды, вернее хлебать, ложек нет. Направилась к Рикарду с тарелкой, затаив дыхание. Волнение в груди, жалко его, хочу узнать, как он. Покормить, поддержать и понравиться.
Сама еще не притронулась, больше его накормить хочу, затаив дыхание, спешу. А вдруг ему плохо, а вдруг не примет…
Принял, улыбнулся криво. Грудь в полосах кровавых. А он улыбается!
– Спасибо, Кара. Ни одна рабыня Озерных еще не заботилась так о пленнике, – произнес мужественно, что от ласк звука чуть не упала в его объятия. Но сдержалась!