Когда он понял, кто это, в голос прокрались смеющиеся нотки. Нет, не смеющиеся. Недобро насмехающиеся:
— А кто спрашивает?
— Ты знаешь.
— Понимаешь, мне звонит много девушек.
— Это Лера!
Я начинала раздражаться из-за того, что он опять заставляет играть в свои идиотские игры. Что ж, выбора у меня нет.
— Я знаю не одну Леру, — его голос казался мягким и вкрадчивым.
— Лера Зима.
— А, староста? Та вредная девчонка? Я и забыл, что у тебя есть мой телефон.
— Где сумка? — продолжала требовать я.
— Слушай, твой голос полностью оправдывает фамилию. Такой суровый, — Ник издевательски тянул каждое слово, — такой холодный.
Все мое напускное спокойствие треснуло под давлением взрывных эмоций:
— Что ты хочешь? Что ты, блин, хочешь, чтобы я сказала или сделала, чтобы вернуть её?!
Он лишь засмеялся.
— Чего я хочу? А если я скажу, приезжай и отсоси? Сделаешь это за сумку?
Я молчала в трубку. Глаза были на мокром месте. Я чувствовала себя маленькой, глупой и беспомощной. Чувствовала себя, как в пятом классе. Пожалуй, худшее время в моей жизни. Нет, я больше не вернусь в то время. Не буду пугливой, не буду шугаться от таких, как Никита Яров. Хоть с некоторым трудом, но я тоже добавила в голос такой же едкой снисходительности:
— И это за то, что назвала твою фамилию Драконихе? — Заставила себя фыркнуть, — а ты, я вижу, очень обидчивый. Даже смешно.
— Я не люблю, когда кто-то путается под ногами и мешает делать то, что я хочу — четко выговаривая каждое слово, произнёс собеседник. Веселье испарилось из его голоса.
Так, ему явно не понравились изменения в моей интонации. Боже, общаться с этим человеком — все равно, что играть в Сапёра! Невозможно понять, какой ход окажется верным, а какой приведёт к взрыву. Значит, он хочет, чтобы я была послушной и не мешалась? Что ж, я могу сыграть эту роль на несколько минут. Но потом…
— Ник, извини. Я все поняла и больше не буду тебе докучать, — примирительно сказала я, хотя сама чуть не скривилась от этих слов.
В трубке на несколько секунд повисла тишина.
— Не могу сказать ничего конкретного по поводу твоей сумки, — Яров старательно изображал задумчивость, — но в последний раз я видел её на каком-то этаже среди строительного хлама.
На этих словах отключился, но мне большего и не надо. Строительный хлам может находиться только на одном этаже — на шестом, там как раз идет ремонт, и даже пары с прошлого года там не проходят. Я схватила остатки своих вещей и пулей вынеслась из аудитории, не забыв закрыть дверь на ключ. Добралась до лифта, поехала наверх и наконец очутилась на этаже, где должна находиться моя многострадальная сумка. Меня встретили голые белые стены, строительные козлы, вёдра и упаковки со стройматериалами. Пахло пылью и штукатуркой. Медленно я побрела по этажу, осматривая каждый угол, пока, в конце концов, не наткнулась на лежащую на полу, возле стопки кафеля, сумку. Она была запачкана в гипсовой пыли, но внутри всё осталось нетронутым. Я отряхнула сумку и пошла к лифту. Внутри клокотал гнев. Мне пришлось выслушивать его издевательства, да ещё и выдавливать из себя извинения просто потому, что он ненормальный! Если он хоть на секунду подумал, что его поступок напугает меня, заставит затихнуть, то он очень, очень ошибается. Может, раньше я бы действительно решила не лезть и быть максимально незаметной для своего же блага. Но те времена, к счастью, прошли.
Глава 6
В ночь на воскресенье мне снилась школа. Снилось, как я пришла в новый класс, где все уже сдружились. В этом сне на меня смотрело бесконечное количество незнакомых лиц, и все они смеялись. В руках я крепко сжимала свою сумку, с которой сейчас хожу на учебу и для которой в пятницу провела дурацкую спасательную операцию. Все показывали на неё пальцем, а потом стали пытаться отнять, вырвать из моей хватки. Когда им это удалось, они стали рассматривать лежащие в ней вещи, бросать их на пол и гоготать.
Я распахнула глаза. Ну и приснится же! Реальность оказалась гораздо приятнее. Я выглянула в окошко — там на веранде нашего дачного домика мама с папой сидели за деревянным столом, пили чай и что-то живо обсуждали. Меня ждет прекрасный солнечный день на природе, я буду загорать на всё ещё зелёной траве, на обед родители приготовят салат из ароматных овощей и домашнюю картошечку, а потом мы прогуляемся до реки.
На природе я чувствовала себя умиротворённо и расслабленно, наслаждалась свежим воздухом и звуком мирно шелестящих деревьев, ничто меня не тревожило и не волновало. Однако вечером, когда мы ехали домой, мысли о завтрашнем дне лезли в голову все настойчивей и настойчивей. Я десятки раз взвешивала разумность намеченной линии поведения и убеждала себя, что отказаться от неё будет проявлением слабости и безвольности. Родители заметили, что я притихла, но я лишь сказала, что просто хочу спать. Не особо убедительно, но они лезть не стали. Мне не нравилось, что теперь приходится постоянно увиливать от ответа на вопросы о своем настроении или делах в универе, но и обсуждать Ярова с родителями, а уж тем более, жаловаться на него, я точно не собираюсь.