Дракула придвинул к себе стул и, сев, положил руки на стол перед собой. С минуту он пристально рассматривал ее.
– Рассказывайте.
...
– Значит, три месяца.
– Самое большее.
Дракула постучал пальцами по столу.
– Вот откуда взялось это ваше слепое бесстрашие, вот почему вас интересуют вампиры и вот почему монастырь. А вы и в самом деле монахиня?
Агата отрицательно покачала головой.
– Узнав о болезни, я сразу ушла из дома. Не захотела обременять никого собой. У моих родителей и без того забот достаточно, чтобы еще ухаживать за умирающей дочерью-переростком, – сказала она, грустно улыбнувшись. – Они небогаты и уже не молоды. Я решила… пусть они доживут свои дни в спокойствии и мире.
Она смотрела прямо перед собой, избегая взгляда Дракулы.
– Я не знала… когда доктор сказал… сказал мне об этом, я растерялась. Я не могла решить, что мне делать. Как быть и куда… – Она помолчала и закончила тихо: – У меня не было никакого плана. Я просто… просто ушла. Сказала родным, что хочу погостить у моей подруги в Амстердаме. Их это не удивило, – улыбнулась Агата, услышав раздавшееся со стороны Дракулы вопросительное хмыканье, – поверьте, я всегда была странной. Небольших сбережений, которые у меня имелись, хватило на билет до Бистрицы. В первый же день там в церкви я увидела монахинь из обители святой девы Марии Будапештской. Они собирали пожертвования для строительства лазарета. И я вдруг подумала – а зачем мне идти еще куда-то? И попросила позволения отправиться с ними. Мать-настоятельница ни о чем не спрашивала. И ничего не требовала. Так я осталась в монастыре.
– Остались ждать смерти, – подвел итог Дракула.
Кивнув, Агата провела рукой по пергаменту, по-прежнему лежавшему перед ней. По центру изображенного на чертеже коридора проходила тонкая линия сгиба. Она была шершавой на ощупь.
– Это только кажется, что когда ничего не осталось, становится легче, – тихо сказала Агата. – Но в монастыре мне было спокойно. Мне... нравилось там.
Несколько минут они молчали.
– Сколько времени вы… – начал Дракула.
– Четыре недели.
– Пока не пришло известие о появлении Джонатана.
Все так же не глядя на него, Агата кивнула.
– Я мог бы спросить вас снова, что заставило вас изменить планы, – задумчиво протянул Дракула. – Но не стану.
– Почему? – она теребила край пергаментного листа, по-прежнему не решаясь посмотреть на графа.
Дракула молчал.
– Джонни был сильным и смелым, – проговорил он. – Но если и после падения с крыши он сохранил свой разум, я сомневаюсь, что он смог бы сделать то, о чем вы собирались попросить у меня.
Агата вскинула на него глаза.
– Откуда вы знаете?
Он повел плечом.
– Мне четыреста лет, Агата. И я достаточно времени провел на войне, чтобы научиться распознавать людей, нуждающихся в coup de grâce*.
Слова хлестнули, заставив ее задрожать – от боли из-за его правоты и от стыда за собственную слабость и трусость. Отпустив злосчастный пергамент, она откинулась на спинку стула и закрыла руками лицо.
– Вам нужен специальный уход?
Агату едва не передернуло от звучавшего в его голосе деловитого спокойствия. Она выпрямилась.
– Нет, не нужен. Доктор сказал, что моя болезнь… Из его опыта, подобная ее форма заканчивается достаточно быстро, и большинство пациентов переживают ее на ногах, – Агата заставила себя посмотреть на графа. – При условии, что не перегружают себя и регулярно пьют рыбий жир. Он сказал, что мне повезло.
– И все же уход у вас будет, – если вдруг выяснится, что доктор ошибся, – заявил Дракула, задумчиво разглядывая ее.
Агата посмотрела на него непонимающе.
– Вы останетесь в замке, – сказал он. – Останетесь и будете жить той жизнью, которой жили в монастыре. Я готов предоставить к вашим услугам библиотеку и возможность продолжить исследования, если вы того захотите, – проговорил он прежде, чем она смогла возразить. – Вас интересовали вампиры? У вас появится круглосуточный доступ к самому неординарному из них. А когда я увижу, что вы начнете слабеть, – а это именно то, чего вы боитесь, – слабости и постепенного угасания, – я убью вас, – закончил он спокойно.
Агата молчала, не в силах пошевелиться и отвести от него взор. Дракула сидел прямо, освещенный со спины огнем от камина, и лицо его казалось непроницаемым. Но в глубине темных глаз угадывались ожидание и азарт.