Зевс избрал тебя судьей. Какой нектар ему в голову ударил – не спрашивай. Не знаю. Это не мое и уж тем паче не твое дело.
У нас тут недавно была одна шумная свадьба… Ну, помнишь, когда у вас реки внезапно из берегов повыходили. И вот одна старая грымза, не буду называть ее имени (еще, чего доброго, услышит), в отместку, что ее не позвали, бросила на стол золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей». Оно вроде съедобное, но все же золотое.
И вот наши первые красавицы переругались между собой из-за этой безделицы. Только что в волосы друг дружке не вцепились. Свет им не мил – вынь да положь, каждая требует главный приз себе. Зевса в конце концов достала вся эта бодяга. Тут-то Громовержец в тебя пальцем и ткнул. Еще скажи спасибо, что пальцем, а то мог бы и молнией!
Париса охватило странное, неведомое ему дотоле тяжелое предчувствие.
– Так что спускайся, – продолжал Гермес. – Будешь сейчас решать, кому это яблоко достанется.
Царевич ступил на землю.
– Но… Богини… Я недостоин… Не смогу…
Возмущенные змеи, обвившие золотой жезл вестника богов, предостерегающе зашипели.
– Парис! Ты сам-то понял, что лепечешь? Как это не сможешь, если Зевс приказал, чтобы это сделал именно ты? Давай, шевели сандалиями.
Гермес подтолкнул сына троянского царя кадуцеем в бок:
– Ступай за мной.
Богини смотрели на обалдевшего юношу, а тот лишь открывал и закрывал рот, не в силах даже произнести слова приветствия. Нагие тела их были безупречны, и не было ни слов, ни красок, чтобы передать красоту, представшую взору Париса.
– Царе-е-вич! – Гермес потрепал юношу по плечу. – Перестань хлопать глазами. Яблоко – вон. Богини перед тобой: слева Афродита, справа Афина, по центру – Гера, если еще сам не дотумкал. А я полетел, у меня дел невпроворот. Зевс проснется – свежей амброзии нет, – вот тут-то конец света и грянет. Да и ты, парень, не затягивай. Всех-то забот – фрукт пристроить.
Гермес поднял кадуцей – ключ, открывающий Врата миров, повернул его, словно отпирая замок, и тут же исчез. Лишь трава шелохнулась там, где мгновенье назад ее касались крылатые сандалии.
Парис глядел во все глаза, вцепившись в золотое яблоко, как утопающий в обломок мачты.
Он поглядел на Афродиту, богиню любви и красоты – вечно юную и вечно манящую. Длинные золотистые волосы спускались на гладкие белые плечи, струились по точеным бедрам, легкими прядями закрывали высокую грудь, зовя отбросить и этот последний невесомый покров. Матовая упругая кожа будто светилась изнутри, обещая бездну наслаждений при легчайшем касании. Нежные губы, чуть приоткрытые в шаловливой улыбке, звали бросить все и прильнуть к ним, упиться негой. Ярко-синие глаза лучились солнцем, согревали, влекли к себе…
– Выбери меня, – услышал Парис ласковое воркование, хотя был готов поклясться, что богиня не промолвила ни слова. – Ведь каждому, имеющему глаза, ясно, что я прекраснейшая. Была, есть и буду вечно. Выбери, и я подарю тебе любовь самой неземной из всех земных красавиц.
Парис с трудом подавил странный хрип, похожий на стон, и поднял руку, намереваясь протянуть яблоко Афродите…
И вдруг будто туман заволок поляну, и сквозь дымку испуганный царевич увидел побережье у стен родной Трои, чужие корабли, огромный лагерь под городскими стенами, обезображенное тело любимого брата. Отец, гордый царь Приам, вымаливал у врага труп Гектора. Увидел гигантского деревянного коня, которого троянцы, должно быть, лишившиеся разума, сами вкатывают в город через пролом в стене. Он видел вражеских воинов, среди ночи выходящих толпой из чрева коня. Пылающая Троя была перед его глазами.
«Ты говоришь так, потому что не дано тебе предвидеть, чем обернется всякое твое деяние. Теперь же ты будешь ЗНАТЬ. Это тебе мой дар, моя благодарность», – вспомнились царевичу слова мойры.
И Парис отшатнулся от богини любви, будто Тифон, чудовище бездны, предстал вдруг перед ним.
– Ты выберешь меня! – услышал он другой голос, непререкаемо властный. – Я – прекраснейшая! Выбери, и не будет в мире полководца, который сможет противостоять тебе. Из края в край пронесется твоя колесница, и народы склонятся перед великим победителем. Так говорю я, Афина! Слово мое – закон.
Парис осторожно перевел взгляд на вторую соискательницу драгоценного плода. Обнаженное тело ее дышало силой. Гордо посаженная голова с аккуратно уложенными, черными, как безлунная ночь, волосами была прекрасна строгой безупречной красотой, перед которой хотелось преклонить колени. Даже нагота была не в силах победить этой внутренней строгости, словно Афина была облачена в невидимый бронзовый панцирь. Парис еще раз оглянулся на Афродиту, вспоминая воинов с обнаженными мечами, выходящих из чрева деревянного коня, пылающую Трою, и протянул было яблоко чернокудрой богине…