— Твоя рука со временем окрепнет, — убеждал главарь. — И я буду рядом. Ты не останешься один с этим бременем, не зная, что делать.
Эвдиал открыл рот, чтобы возразить, но Тавус продолжил:
— И когда придет время, ты сам будешь решать, как братству жить дальше.
Все слова вдруг разом улетучились. Эвдиал замолчал, а Тавус улыбнулся, хитро, обжигающе, словно охотник, загнавший добычу в капкан.
Но Эвдиал не чувствовал себя в западне, напротив, как будто впервые за долгое время ему стало легче дышать.
Он представил, сколько сможет сделать, став главарем. Не брать новых детей, по возможности вернуть всех, кто захочет домой. Изменить кодекс, отпустить всех, кто хочет уйти. Не клеймить никого. В конце концов, перестать грабить…
А потом представил, как приказывает Зару не убивать, и как тот в ответ смеется ему в лицо. Тавус готов был наказать любого, кто посягнет на его власть, но Эвдиал знал, что так не сможет. Только если безграничный авторитет Тавуса заставит братьев позже подчиняться и Эвдиалу.
— Я буду рядом, — повторил Тавус, вырвав Эвдиала из водоворота мыслей. Главарь поднялся, его ладонь легла на плечо парня и крепко сжала. Он хотел что-то сказать, но тряхнув головой, произнес только: — У тебя есть еще немного времени до начала.
Тавус ушел, а Эвдиал все сидел, сжимая в руках давно остывший отвар. На дне кувшина, в недвижимой глади воды парень видел свое отражение, окруженное тьмой.
Мысль, что однажды братство можно будет изменить, опьяняла Эвдиала. Но Тавус будет жить еще очень долго, и пока он останется главарем, ничего не изменится. Будут новые дети, грабежи и убийства. И, кроме того, Эвдиал все еще должен будет пройти обряд. Хватит ли у него сил выждать так долго, чтобы принести перемены?
«Останется ли после всего этого, — думал Эвдиал, — хоть что-то от меня самого?»
Снаружи уже завершались приготовления к празднованию. На большой поляне, где еще утром связывали жителей, стояло несколько столов, плотно приставленных друг к другу. Вокруг складывали костры для тепла. Напротив столов возвышался крупный помост для обряда. Эвдиал отвернулся, как только увидел его. Руки парня затряслись, и он спрятал их в карманы.
Братья то дело и поглядывали на него. Очевидно, что все знали о случившемся, но молчали. Да и взгляды эти были скорее сочувствующие, чем осуждающие.
Но их сочувствие Эвдиала злило. Заслуживал он как раз осуждения.
— Эвдиал! — Хибин вдруг оказался рядом, возвысившись во весь крупный рост. — Вот знал же, что что-то не так еще утром… Как ты? Тавус сказал, тебе нехорошо.
Эвдиал взглянул в ответ затравленно и недоверчиво. Тавус видимо умолчал о деталях произошедшего, но выяснять Эвдиал не хотел. Не то что говорить, просто смотреть другим людям в глаза вдруг стало тяжело и тошно.
— В какой дом отнесли мертвецов? — спросил Эвдиал глухо.
Манфосы не хоронили тех, кого убивали во время нападения. Их тела относили в самый глубокий и холодный погреб, чтобы не было запаха.
— Зачем тебе? — насторожился паренек.
— Хибин… — одно это слово высосало из Эвдиала оставшиеся силы. Он не продолжил, оглядел вскользь дома, прикидывая, куда вероятнее всего ему нужно идти.
— Ладно, — сдался Хибин, — пойдем.
Они двинулись прочь от столов и шума. Эвдиал шел чуть позади, Хибин то и дело оборачивался и явно хотел что-то сказать, но так и не решился.
— Вот здесь, — Хибин указал на невзрачный покосившийся домик. Эвдиалу почудилось, что этот дом был темнее остальных, и от него разило смертью, хотя ничего подобного не было. Как и дозорных – мертвецам они были ни к чему.
Когда Хибин пошел за Эвдиалом внутрь, тот попытался его остановить, но взглянув в серые, обеспокоенные глаза, понял, что не в силах отвадить парнишку.
Хибин, больше ничего не спрашивая, помог Эвдиалу, еще ослабевшему после травяного отвара, поднять тяжелую крышку погреба.
Оттуда тянуло сырой землей и смертью. Пирамидой возвышалась груда мертвецов. На самом верху лежали женщина с дочерью. Их глаза уже были закрыты, и если бы не раны, можно было бы представить, что те просто спят. Но Эвдиал помнил, как обвиняюще смотрели на него их глаза из глубин неживых и не обманывался, не позволял себе забыться.
И если возможность стать главарем и все изменить там, в доме, казалась ему тяжелой, но выполнимой, то сейчас, стоя над горкой мертвецов, Эвдиал ясно понимал, что не сможет отнять чью-либо жизнь, какая бы цель за этим не стояла.
Он закрыл крышку погреба и не только телом, но и душой почувствовал облегчение. Он знал, что сам никого не убьет, и никакой приказ, ни обряд, ничто его не сможет переубедить. Эвдиал улыбнулся своим мыслям и легкости, что поселилась у него внутри, стило только решить это.